ОБЫДЕННОЕ НАЯВУ

Средь московского шума и крика,

средь безлюбого толпища злого

как-то стало мне так одиноко,

как в чужом хороводе - слепому.

Все смеются, друг дружку толкают, -

улыбаюсь, а лиц-то не вижу!

Улыбаюсь им - как обнажаюсь,

взгляды их до костей меня лижут.

Это желтое пиво вокзалов,

запах жизни не сытый и сладкий...

Ты вчера - напоследок - сказала,

что не можешь жить в "этом порядке".

В том порядке, что пишется мною

по траве, по лицу, по бумаге.

Выпей море, Эзоп, выпей море, -

без уверток, как водку из фляги.

Посредине дороги и мира,

были-небыли жизни проклятой,

вдруг увидел: есть свет неделимый,

где сгорают любые досады.

Вдруг нахлынет понятие чуда

и отхлынет - поспешно - как море,

и опять одиночества путы

на мое неслиянное горе.

Солью съедены души людские,

соль морская на остовах наших.

И смеются - словами нагими -

слова тучные, власти приявших.

Ни в пророки не мечу, ни в судьи, -

свой бы свет не разбить о потемки.

В этой беглой, короткой минуте

я - один, не до вас мне, потомки.

Ни в пророки, вершители мира...

Сердцу б - мира! - на хвостик мышиный!

Верой бродят небесные вина;

веры мне бы - на вздох воробьиный!

Лишь любовь обладает пространством

и сквозь время проходит, как звезды.

Мне достаточно глаз твоих ясных,

почему от меня их уводишь?

Мне немного надо. Пусть - малость!

Пусть - одно, но пусть - верное сердце,

чтоб любовь на любовь отзывалась,

не одна что усталость - наседкой...

Чтоб тот дар, что был Богом мне даден,

тот печальный талант, тот счастливый,

пронести сквозь все улочки ада

смертной жизни моей терпеливой.

Я не знаю, кому это надо:

что я жил как дурак одинокий,

что писал я слова на бумагу,

по чужим обретался порогам...

Но любови искал я, - любови!

Все отдай, чем больней - тем вернее,

в этой общей задерганной мови

свое слово горчичное сеять.

Слово сеять - что бредить на ветер.

Слово бродит со слепу по свету.

Но от слова случаются дети, -

По секрету, по прочерку жизни:

точка - свет - лежи, каменея,

телом тлея в безлюбой отчизне,

болью сердца судьбу свою грея.

Болью грея - на новые жизни.

Как откроют - так заново вспыхну.

Ты, земная любовь, только свистни -

и я встану, вживую воскресну.

Я не знаю, кому это надо,

но когда я оставлю природу,

я узнаю всю силу распада,

что выносит нас в свет и свободу.

РОМАНТИЧЕСКИЕ ЦВЕТЫ

Я вышел в путь и весело иду..."

Н.Гумилев

Нет у меня ни панциря, ни дома,

ни родины, ни бога, ни друзей.

Я - словно дождь, меня убьешь - соломой,

и путь - легкий - с каждым днем чудней.

Над головой моей лишь память слова.

Лишь шапка неба над главой моей.

Лишь день - и солнце ткет души основу.

Лишь ночь - сон тянет, тянет тьму корней.

Там - далеко - я был когда-то молод,

обратно не успеть... Жизнь все взяла.

Взяла. Обратно все не отдарилось,

крапивой у забора притулилось.

КОМАРИНАЯ ПЕСНЬ

Не то, чтоб сон, не то, чтоб явь, -

ни сна, ни яви - нет:

огрызок куцый бытия,

сегодняшний момент.

Над дачей ночь - во все края! -

в надир, в эфир, в зенит, -

и, как комар, душа моя

тоской любви звенит.

Тоской по крови, по теплу, -

Но кто ж даст счастья - комару?

Его судьба - пропасть.

Лишь только крови он прильнет, -

не зло, а по любви! -

его рука на смерть смахнет,

и Бога не зови.

Вот так, комарики любви!

Вот так-то, мошкара!

Звени же песнь свою, звени -

до смерти - на ура.

Вселенной дела нет до нас:

зашел Господь, ушел...

Жизнь - вечной гибели рассказ,

ни добр и ни зол.

И как сказал один чудак

и ты - не господин.

А значит не тебе решать -

что свято, что грешно.

Ложись в холодную кровать

и спи, пока темно."

Плывет над дачей хлябь небес,

как в божьи времена,

над хлябью вьется мелкий бес:

нырнет, появится, исчез -

все не достигнет дна.

ЛЕНОЧКЕ

В.Шекспир

Любовь питается собой,

как дым питается трубой,

как небом - шарик голубой,

который улетел.

А если нет любви, но боль

насела на сердце тоской,

то кто ж питается тобой,

какой пострел?

Ах, Ленка, Ленка, что с того,

что ты не видишь никого,

что я не помню ничего, -

ведь жизнь - одна!..

А раз одна да в одного,

что тут хитрить, мудрить чего?

Ночь не вместит меня - всего,

вот - "дважды два"!

Не уговариваю, нет.

А просто с пригоршнею лет

стою, как с горстию монет:

кому платить?

И ты не знаешь: где лицо

и сон - не в сон, и дом - не дом.

Кого винить?

Давай-ка жить! Давай любить.

По звездам - путь, по солнцу - нить.

Любить - чтоб душу не забыть.

Любить - чтоб быть.

Растить свой сад, какой ни есть,

ни в будущем, а прямо здесь, -

и сад нам выдохнет чудес:

люби, бери.

Я научусь твоим глазам,

твоим рукам, твоим словам,

весь этот джаз и тарарам

успею спеть.

И ты, пока я не ушел, -

ночь льется, как китайский шелк, -

уткнись на левое плечо

и мне ответь.

Ответь, возьми меня себе,

покуда ангел на трубе

нам не споет "судьбой судьбе".

Возьми меня.

А я возьму тебя - как жизнь,

как свет, как радуги каприз,

где снизу вверх и сверху вниз -

одна цена.

Одна цена и жизнь одна,

одна любовь, одна вина.

И утром - солнечный букет,

сквозь призму сна.

х х х

Отчего закат похож на розу,

вянущую в мрак и тишину?

Жизнь глупа, как выспренная поза,

снеговик, забывший про весну.

Все куда-то тщимся, длимся, мчимся -

с глупой мыслью: время обмануть.

Единицы вырастают в числа,

память - в памятник, в забвения салют.

Кажется, вот-вот еще немного

и меня поймут, меня - поймут...

Да, пойми, мы зримы только Богу,

а в земных путях - гляделки лгут.

Кажется, вот-вот еще немного

и меня найдут, меня - найдут.

Жизнь - как есть - уходит на дорогу:

И когда своим последним знаньем

ты проколешь дальние миры,

все твои земные расстоянья

сложатся в костышки для игры.

х х х

От прошлого избавиться

и будущим не грезить.

Воскресный вечер - полночь:

вода в саду шуршит.

Иллюзии кончаются,

навстречь выходит трезвость

и молча забирает

все чудеса души.

Иллюзии, мне жаль вас,

но разум - старый дьявол -

отсчитывает время

и жизнь всегда спешит...

Приснилось да осталось...

Сколько ни дай - все мало...

И сети выбирают

все тайники души.

По совести - и чудо,

по чудесам - и зренье.

Подстриженному глазу -

огранка да печать.

Бормочет из-под спуда,

врет опыт-пустомеля:

тому и не бывать."

Вся молодость - ошибка,

обмолвочка, метанья -

то влево, а то вправо,

то вверх, то просто вниз.

Но без ошибок не было б...

Мне даже спорить странно!

Вся жизнь моя - лунатик,

что вышел на карниз.

х х х

Конечно, последний поэт!" -

так думает каждый наследник.

Смешной романтический бред.

растут и поют на ветру,

я знаю: какой-то мальчишка

сейчас начинает игру.

Он слушает музыку ночи,

все птицы на сердце поют

и чьи-то тяжелые очи

берут его в суд и полет.

Уже невозможно вернуться,

зовут неземные цветы.

Ничем он уже не спасется.

Ах, если бы знала бы ты...

х х х

В сад взгляни... Или взгляни в проспект -

из окна своей порожней жизни:

что там, что? Столицы монумент

или на листе зеленом слизни?

Что там? Солнце? Вечереет день?

Дождь ли, снег? Какое время года?

Пустоте не надобно имен.

В пустоте всегда одна погода.

Воли - нет: все выдумка и блажь.

Смысла - нет: один животный ужас.

сад в цветах и лев нам верно служит...

Рая - нет. И не было его.

Сатаны паденье беспредельно;

ну а мы, вцепясь за хвост его,

никогда и не жили отдельно.

ДЕНЬ СУРКА

Я к дому шел... О, если б шел я к дому! -

к жилищу, где сегодня я усну,

к ночлегу у одних моих знакомых.

Меня качало в сон и тишину.

Я опоздал. Тянулся вечер поздний.

Почти два ночи. От метро не ходят

автобусы, а я, как пес, устал.

Я думал: "Беспокоить? Эко, поздно!..

Усну в подъезде, мне не привыкать."

На Дмитровском шоссе я шел, как воздух,

себя уже почти не ощущал.

И думал я еще: "Какая глупость

вся жизнь моя. Ну ладно - молодой:

то здесь, то там, то выпьют, то полюбят.

За сорок! - все бродяга круговой.

Поэт!.. Смешно. Слова - на лист бумаги.

Слова - в трубу, архангелу хрипеть

над миром зла и смерти: "Бедолаги!

Все - не успел, не сделал, не оформил:

ни книги, ни признанья у толпы.

Левее левого мой правый Орден

на одного - Отшельник Пустоты.

Давно бы - издаваться, продаваться:

тираж-другой - и критики поют.

Пора, пора... Доколе издеваться

румяная жена и сучьи дети,

отрыжка по утрам, полдневный сон

и отраженье на листе газетном:

на фоне книг и - вдохновенный взор..."

войди в тираж и статус обрети.

А что изменишь... Так любой - изменник

на этой чисто выбитой земле.

Пиши из денег. - Я пишу из денег:

газетные, журнальные статьи.

Но продавать основу... Лучше - вены

открыть. Легко! Как двери отворить.

Ведь ты же пишешь не себе в нутро?

пойти, отдать, что выбрало перо?

Всегда какой-то случай, нестыковка.

Вот, думаю, окончу эту рать

стихов, роман... А подойдет концовка -

уже пора начало выбирать.

Я - профи от рожденья, в том беда!

Рассказ напишешь - глядь! - уж Галатея

встает с листа, уходит навсегда.

Потом встречаю: узнает прохладно.

Живет себе - живая средь живых!

И случаев таких со мной, нескладных,

без счету, не считая остальных.

Редакторствовал. Это тоже крови

попортило. От авторов - тоска.

Не научился их давить без боли

сердечной, не срывая языка.

Все объяснить пытаешься, нащупать -

пусть блеклую, но все ж живую нить.

Но смысла в них искать - что пятый угол.

А объяснять... Ну что им объяснишь?

Актерствовал. Художничал. Скитался.

Был дворник, кочегар и сторож был.

Коммуна хиппи, автостоп и танцы

цветов среди зимы. Всё - было, был...

Был медиком, гадателем на картах,

ручьём в пустыне и песком в часах.

Любил два дня в году: 8 марта

Вот так я шёл, болтая с мелким бесом,

пустынею - Коровинским шоссе,

между Христом, и Буддой, и Велесом -

по фронтовой незримой полосе.

Мы все одной войны однополчане,

бессмысленной, где каждый за себя,

блуждающие воины в тумане

весеннего дурного января.

Пусть лето - но мы мечены зимою.

Пускай зима! - но, глядь, весной течёт...

И этой путаницей круговою

не выйти мне ни в нечет и ни в чёт.

Иду, иду - дорогою слепою,

и звезды крутят вечный хоровод.

Иду, иду - и мой сурок со мною,

дорогу крутит, песенку поёт.

Воды движенье крутит колесо.

И ветра нить, и облака скольженье -

всё впитывает времени лицо.

Иду, иду и мой сурок со мною,

бежит вприпрыжку к шагу моему.

Сурок поёт, шарманка песню ноет,

а мир - велик и нет конца ему."

Сурок поёт, но день на месте кружит,

движение срастается в кольцо.

Кто наступил на собственную душу,

тот попадает в мёртвое кольцо.

Кто потерял за суетой рассудка,

за бременем обыденности дня

любовь и свет, с тем время крутит шутку,

он - блудный сын небесного огня.

Сурок поёт, и вечность жжёт мне плечи,

тем - неземным - нечаянным огнём,

ведь это я несу её сквозь вечер,

сквозь смертный вечер, где мы счастья ждём.

Я шёл, и мелкий бес со мною рядом

Как шар, катилась августа прохлада...

Конечно, мы - шары, ты прав, Бодлер.

И в этот час отчаянья и скуки

вдруг новый голос мне издалека

простёрся нежно, словно нежно руки

любовь мне протянула. И тоска

отхлынула. И сразу стало ясно,

А голос всё звучал - спокойно, властно -

и отнимал с души весь вздор и страх.

А миром правит лишь она - любовь

Чтоб мёртвые покой нашли в могилах,

за них она живёт и зреет вновь.

что варятся в заклятом чёрном сне,

все города и сёла, прах и слава -

поднимутся любовью на земле.

Ни ненависть и ни орёл победы,

одна любовь - сильна и молода.

Люби, тогда тебе достанет света

на все твои остатние года.

Ни разум правит миром, правит - чудо.

Ни глаз внимает, сердце зрит легко.

Гордыня - смерть. Любовь - легка и мудра;

как ветром, мир любовию влеком.

Про Валаама и его ослицу

ты знаешь притчу? Слушай, я скажу.

Вот ехал Валаам, путём молился,

Под ним ослица шаг несла свой дробный;

копыта в пыль, дорога в горизонт.

И думал Валаам: вот мир подробный

и внятный мне... Раздался тихий звон...

Но Валаам не слышал. За полуднем

и сон кружит, и полудневный бес, -

где слышать звон судьбы? И голос судный

услышат ли, когда падёт с небес?

Увидела ослица: ангел божий

стоит с мечём, им преграждая путь;

и поняла: сюда идти негоже

и повернула вправо как-нибудь.

Ну с дуру Валаам лупить ослицу,

на прежнюю дорогу возвращать.

Се человек! Ему ль не подчиниться?

Он лучше знает. Повернула вспять.

Но снова видит: ангел заступает

дорогу. И ослица - влево - шасть.

А Валаам кричит, как будто лает:

Отверз Господь уста тогда ослице,

та говорит хозяину-ослу:

А если я в ответ тебя лягну?

Сворачиваю, значит понимаю.

А ты не видишь, так доверься мне."

Я - господин. Я - на твоей спине

сижу, а значит, вижу я и правлю.

И даже речь твоя мне не в указ!

Вот я тебя!.." Но тут Господь расправил

ему глаза и тот прозрел тотчас.

И ангела вдруг Валаам увидел,

и понял: и осел бывает прав.

Ослица ж, позабыв свою обиду,

ему хвостом махнула, просияв.

Вот так вы, люди, как слепые, прёте

да поперёк рожна - во весь опор.

А где чего не знаете - соврёте.

Всё "я" да "Я!" - вот весь ваш разговор.

Постойте, помолчите, поглядите:

как мир хорош! И что его делить?

Себя средине мира полюбите.

Храните - мир. А вас Господь хранит."

Так голос мне сказал и растворился.

А воздух был так нежен, словно шерсть

любимого кота. Остановился

и закурил... Всё время было - здесь.

Здесь - под рукою, боле не сбоило

и лживыми кругами не вело.

Словно замок на сердце распустила

рука, - не знаю чья... Но время - шло!

Без изменений улица лежала,

поблескивало тихое шоссе.

Но в небе, словно лёгкие скрижали,

слова сияли - жизни встречь и вслед.

КРОВЬ

Кровь... Красная ли, голубая,

зелёная, как тени сада, -

о, всё равно она какая! -

она поёт свою досаду;

она поёт, она стремится,

сквозь сердце ритм вотще разносит;

и этот ритм есть жизни смысл,

но нам не внять её пророчеств.

Язык утерян. За И-цзыном,

за Ведами, в тени Велеса, -

короче, где бы там они ни бы -

вне рамок нашего прогресса.

Мы истинно лишились корня,

не по проклятью, а по горю

забывчивости, невниманья.

Рукам не взять Дао де дзына,

всецветную его громаду.

И Иисус прошёл нас мимо,

и мы живём во славу ада.

Культура наша - оболочка,

не кровь, а только внешний случай.

Нам жадностью разъело очи,

вот и живём потребой сучьей.

Культура наша - просто мука.

Когда бы - мука! - я бы принял.

Культура наша - просто сука.

И кровь поёт нам песнь Эриний.

х х х

Начинается песня - как дура! -

вдруг небесный колодец прольётся...

Слышишь, вновь сквозняком потянуло? -

или плачет кто, или смеётся...

Открывается сказка - как пропасть:

шаг, другой - и уже не очнуться.

Голубиная Книга, как пропись,

пред тобою спешит развернуться.

Крутят мельницы чёртово чудо,

волны плещут в песок лукоморья.

великаны хохочут и воют!

Это юности маска слепая,

и дорога, и пена вокзалов.

О, гитара, музыка нагая!

О, гитара - пять пьяных кинжалов!..

Слово за слово - сердце в потёмках,

на задах чужедальнего рая...

Губы женщины стонут так долго...

Слово за слово, словно сгорая.

х х х

Сколько на свете несчастных околиц

и горе мы без судьбы!

Слышишь, как колокол молится, молится -

в небо наводит мосты?

Утро воскресное, звоны чудесные -

дальний любовный покой.

Дни незакатные. Весны неспешные.

Дом над небесной рекой.

Долго ли - коротко, шатко ли - валко ли,

вместе ли? Нет? Одному?

За небокосами, за перевалами

я, наконец, отдохну.

х х х

А.Курганцеву

Какая грусть - конец всего!

Желали б мы или жалели,

Всю сволочь быта пересилить

и улицы прямую речь.

Музыкой ранены навылет -

Так нечего беречь, беречься, -

гори огнём, пока горишь, -

единственное наше средство

противу всех всесилий их.

Лишь поэтическим каскадом,

как светозарный Фетов дождь,

упасть на землю с вами рядом:

забрать всю ложь, отдать всю дрожь.

Забрать ваш ад, за ради Бога,

прибавив к аду своему.

Так Бог слагается по слогу,

так свет свивается в весну.

И пусть - не видят и не знают! -

но время сеет общий счёт...

Какой же - Рай? - когда сгорает

в гиене бедный идиот?

Пусть каждому своё, по жизни:

кому дворец, кому сума,

кому немолчность тайной песни,

кому молчание ума.

А мне, всё - дураку - в новинку,

сквозь тёмный сад перемыкнусь

и выйду в звездный сад, как к рынку

выходите вы - наизусть.

НОЧНАЯ МУЗЫКА

Некуда уходить. Время искрит, как прово.

Некуда уходить. Нет даже повода жить.

Кто-то искал любви: вышел на чёрный омут.

Спойте, мои стрижи, о том, как ресница дрожит.

То есть одной струной вечность не можно спеть.

Кабы, глоток весны - да пересохли вены.

Некуда уходить. Некуда даже лечь.

Вместо любви - тоска. Вместо души - кошмар.

Песню заводит комар о середине лета.

Лебеди вы мои, как не сойти с ума?

Как не сойти с ума? Вырваться вон из круга?

Выпей меня, подруга, выпей меня сама.

Музыка ночи жжёт: дальше груди нет хода.

Если бы я умел, я б записал вам вальс.

Штраусом бредит ночь. Только в ночи нет брода.

Нету - ни вплавь, ни вскачь. Память, очнись от грёз.

Спойте, мои стрижи: небо дрожит в ресницах.

Спойте, мои стрижи, - ну что вам стоит спеть?

Кто там в ночи сидит, вяжет меня на спицах?

Спойте, хоть кто-нибудь! Музыки в мире нет.

Вместо любви - тоска. Вместо души - кошмар.

Песню заводит комар о середине лета.

Лебеди вы мои, силы души и света!

Лебеди вы мои, как не сойти с ума?

Как не сойти с ума? Вырваться вон из круга?

Выпей меня, подруга, выпей меня сама.

Рок или ро-н-рол.

Басона-басоната...

Что же вы, бесенята,

где ж ваш полночный хор?

Я для тебя - укор.

Ты для меня - расплата.

Басона-басоната...

Взвейся, ночной костёр! Пламя - что кровь по цвету.

Некуда выйти - лето...Время, давай свисток.

Ах, как дрожит, дрожит бледной струной восток.

ТРИ ОКНА В НОЧЬ

1.

Утомительный день догорел, задыхаясь.

Лето, лето, твоя синева!

И по комнате тень, словно девка нагая,

от окна проскользнула, прошла.

Всё невнятно, случайно, всё чуждо и скоро, -

так и кончится, ты мне поверь.

Жизнь развеяна в пыль на пустых разговорах.

Небо, небо, твоя колыбель!

Кто мне дал - не сберёг, а я сам - не притёрся;

вот лови теперь шляпой Луну,

как китаец Ли Бо. Пустотой укололся -

в ночь по самые жабры нырнул.

Вот он, старый китаец из лунного света,

сей скиталец, небесный свисток.

Как луной его тонкая чашка согрета!

Водка - словно живительный сок.

заправляя неловко в мундштук.

и язык, человеческий звук.

Попадаешь в него √ значит, сбылся поэтом.

Но и это не важно, мой друг.

2.

Это и есть вечный покой.

Ночи холодное торжество.

Ближе ребёнку отец и мать, -

но одиночество - прежде всего.

Юность всплывает рыбой со дна

в реку небесную, в колесо

мёртвых созвездий, - совсем одна

в жутком скиталище вечных снов.

Вечный покой - ничего не брать

в душу, в дорогу, в память, суму.

Ближе любимой - кого назвать?

Но не пробиться в её тюрьму.

В её терему да горит свеча,

каплет душистый житейский воск.

И черный ангел её плеча

целует, целует до жгучих слёз.

Вечный покой - не любить, не знать.

Вечный покой - никогда не быть.

Это - последняя благодать,

что одиночеством можно купить.

и отличает - что я живой.

Ад - для слепых, рай - для святых,

для опоённых своей тоской -

только земля в её снах густых.

Это и есть наш вечный покой.

3.

Горе - не горло, чтоб горькую пить.

Горе не долго - да долго болит.

Жизнь не размыкать, - пора размыкать.

Волю от правды пора различать.

Веру - от слов, от неволи - любовь.

Что ты, лицо моё, выгнуло бровь -

в чёрном стекле, с сигаретой в зубах?

Жизнь на словах стоит, как на китах.

Слово - не дело, но крепче того.

Ангел не спит у лица моего.

ПОД ТЕНЬЮ

1.

Говори ли, молчи ли, иль в душу стучи головой,

как стучат в зеркала или в настежь раскрытые двери.

Поспешай сам в себя, как от Грозного Курбский - Литвой,

заслонись от себя - хоть изменой, не выпусти зверя;

заслонись хоть женой, хоть любовницей, ночью в дожде,

Самому себе правду сказать - что висеть на кресте,

но не в подвиг, а в муку - пустую и стыдную с виду.

2.

Но двойник подбирает ключи, чтобы выйти наружу.

Ты прожил и он хочет... Ну, хочешь, я с ним перетру?

Он все сделает так, что пропажу и не обнаружат.

Ты подумай. Вглядись и подумай. Ведь если всерьёз, -

ты полжизни профукал: одни наперёд разговоры,

всё о будущем речь, обещанья... - Вопрос на вопрос:

3.

Нет, все муки - с тобой. Нам лишь форму до опыта ложь.

Не понятия, - опыта, то, что выносят на карту:

тут овраг, тут ручей, здесь гирлянда небесных берез,

телефончик Любаши... А мы уж рванём без фальстарта.

в тихой комнате, только без промысла выйти наружу.

Даже знанье оставим, и зренье, и счастья нальём.

Мы - умеем! Мы так твои муки и бяки залижем...

4.

Не по чину печаль. Что пылишь с генеральским размахом?

твоё место займёт. Я по чину житейская сваха:

чтобы всё по согласию, чтоб никому без обид...

Кто тя видел на свете?.. Вот видишь... Считай, тебя - нет.

Нет, как не было. Ты не осилил себя, современник.

5.

Современник себя, ты себя никому не раздал,

только сперма на скатертях, то есть, прости, на простынках.

Что глядеть теперь Байроном? Что обнажать свой кинжал?

Тихо глазки сомкни, ручки вместе - и в гроб, как корзинку.

В общем, хватит рефлексий. Спектакль окончен, и зал

пустотою провис - за отсутствием смерти и Бога.

6.

брать не любит пустышку. Давай-ка отчаливай с места.

языком, как спросонок глухая тетеря с насеста.

Всё известно давно. Математика жизни проста.

Неизвестен масштаб, но зато даны время и место

и ещё дана точка, что движется... Сеть координат

подсчитает любой. Только скучно и не интересно.

БАЛЛАДА

Баллада тебя догоняет,

когда-то догонит, убьёт,

и двинешь ногами вперёд.

Ах, этот немолчный, немолчный.

изрытый очами хорей,

как яблочко лёгкий и сочный

он воет - как вьюга, как вьюга,

как волки его тяжелы! -

ныряют по брюхо, по брюхо

в снегах твоей прошлой земли,

и свет его потусторонний

настойчивей лампы ночной;

вот то-то несёшь, не уронишь

сквозь жизнь его трепетный строй.

Баллада из третьего ряда -

о прожитой и пропитой.

Откроем? Пожалуй, не надо.

Подышим еще запятой.

Начало блестит на Урале,

как вечный незримый ледник.

Точь-в-точь Пастернак на вокзале:

До третьего возраста ангел

тебя доволок кое-как

на даче - чужой, как сквозняк.

Но все-таки нежность какая

Вот яблоня ветку качает

над самым окошком - вблизи.

Заросший крапивой, травою

и солнцем пробитый насквозь

сод с лёту меня переводит

на молвь облаков и берёз.

По жизни прошёл неудачник, -

забытый, никто и ничей, -

как путник из школьной задачи,

решённой в скрипичном ключе.

Баллада летит на удачу,

как Чичиков в бричке своей,

всё выше, всё круче, всё дальше,

всё легче, быстрей и быстрей.

Забытые мёртвые души

за нами в надежде бегут,

кричат: "Эй, постой! Эй, послушай!

Замолви за нас пять минут!

Хоть пять минут памяти явной

за вечность неслышимой мглы!"

Так вот его замысел главный,

так вот куда кони несли?

Жизнь литературно подробна

и сбита, к аккорду аккорд,

то стройный, как свет, то неровный, -

но всё только творческий рост.

Ни строчка в забытой тетради -

а света большая печать.

Раз все мы идём Христа ради,

так что отпечатки сличать?

Все, все в одну светлую реку,

Отмерено сыну и веку -

молитвою лёгкой Твоей