Холодным и серым таёжным утром, когда обрываются тяжёлым ледяным дождём набухшие за ночь хвойные ветви, пробивая густой ватный туман, когда просыпается мокрый лесной бурелом и начинают петь самые ранние птицы...

Словом, таким вот неуютным, ⌠туманным, седым■ осенним утром рядовой солдатик Российской армии, выполнявший караульную службу на вверенном ему посту, сидел, стараясь не шевелиться внутри мокрой шинели, на высоком и неудобном пеньке и с голодной тоской вслушивался в пустое урчание собственного желудка.

Так и не дождавшись разводящего со сменой, он осторожно встал, подождал, пока стечёт скопившаяся в складках плащ-палатки дождевая вода, перевесил на плече автомат поудобнее и побрёл в сторону своего караульного помещения, бросив пост.

В карауле часовых сменяли, объезжая посты на грузовичке, пешим ходом добраться было непросто, особенно когда начиналась ранняя в тех местах осень. Дороги начинали славно чавкать, и выползать из неопределённой своей колеи. Так что пешим ходом передвигаться можно было идя по лесу вдоль дорожных просек.

Максим, так звали продрогшего солдатика, медленно брёл в своих насквозь сырых сапогах, и то и дело поправлял оружейную сбрую, сползавшую с него вместе с воротничком.

В караул его поставили в нарушение устава сразу после наряда на кухне. А до этого он побывал в ещё каком-то наряде, а до того √ ещё в одном...

И Максим медленно и неуклонно шёл вперёд, угрюмо стирая дождевые капли с автомата красными от сырого холода пальцами.

Караульное помещение представляло собой по-военному зелёное одноэтажное строение, обнесённое зелёным и надломленным тяжестью лет забором, который надёжно отделял караулку √ этот советский обломок вооружённой цивилизации - от первозданных лесов, которые начинались прямо у забора, и продолжались до бесконечности.

Максим подошёл к зелёным воротам и пальцем утопил кнопку звонка, спрятанного от дождей под прибитым гвоздями куском чёрной резины. Он не почувствовал кнопку одеревеневшей от холода рукой и отпустил только тогда, когда раздалось неторопливое шарканье кованных армейских сапог и заспанные нетрезвые голоса ⌠старших товарищей■, доносившиеся из открытой двери в караулку.

Ворота Максиму открыл его друг и однопризывник Родион, которого почему-то всё же сменили в тот злой день после нескольких подряд чужих смен. У Родиона был более покладистый характер.

Его интеллигентное лицо удивлённо вытянулось, и он уставился на Максима: ⌠Ты что, с ума сошёл? √ пробормотал он с каким-то ужасом, и отступил в сторону, пропуская Максима во двор караулки.

Максим зло глянул на Родиона, переставил ноги на территорию и привалился к дверному косяку. Потом вынул из недр обмундирования сырую надломленную ⌠Астру■: ⌠подпали┘■, - сощурился он на Родиона, и тот поспешно нашарил спички и чиркнул.

В это время на крыльце караулки появились два бодрствовавших ⌠деда■. Старослужащие были всполошены неожиданным звонком: Максима не ждали, а в такое время приезжали, как правило, только проверяющие. Такого, чтобы молодой бросил пост √ такого не бывало в этой воинской части со времён царя Гороха, а тут вдруг┘ Ведь всем известно, что молодой солдат должен служить ⌠за себя, и за того парня■, которому ⌠не положено■, да и вообще - пора на дембель┘

Самым крутым и самым ⌠старым■ во всей той части, затерянной в лесах и забытой Богом, был Боря √ огромный рыжий парень с вечно мутным тяжелым взглядом. У него был богатый жизненный опыт. Поговаривали, что по малолетке он даже сходил на зону, так √ ненадолго.

Вокруг Бори собрались, как это обычно бывает, все самые отъявленные мерзавцы, с их помощью Боря ввёл в казармах полутюремные порядки и ⌠держал■ всю часть.

Боялись его все. Не только молодые или свои √ одногодки, но и старший призыв. Да что там, некоторые бравые офицеры и рыхлые прапорщики неосознанно тушевались перед ним, боялись и старались понравиться. Таким человеком был Боря, внушительным и свирепым, и одним своим присутствием подавлял окружающих. И чувствуя свою силу, он с неописуемым наслаждением ⌠размазывал■ окружавших его людей, их честь и лица по чему попало.

Когда Максим вошёл в караулку, а потом демонстративно не спеша притворил за собой дверь, сидевшие там старослужащие не сразу сообразили, глядя на него, что им делать. Что-то было неудержимое в его настрое, что-то волчье в лице, что притормозило на мгновение их и без того редкие мысли.

Первым очнулся сверхсрочный сержант √ начальник караула. Он вышел из-за стола, судорожно оправил китель, и робко скомандовал: ⌠Товарищ солдат, сдайте оружие■.

И случилось чудо: слова приказа гипнотически подействовали на ⌠товарища солдата■, который ещё несколько минут назад воображал себе то, как он будет ⌠толковать■ с дедами. И Максим, наученный за недолгую свою службу автоматически выполнять приказы, послушно снял с плеча автомат, и отдал его сержанту.

⌠Ну, вот и хорошо, хорошо┘■ √ облегчённо пробормотал юный сверхсрочник и, метнув глазами на Борю, скомандовал уже окрепшим голосом: ⌠Доложите, как положено!■ И Максим неожиданно для самого себя стал докладывать, что ⌠в расположение караульного помещения прибыл■, и так далее. Для него неожиданным и непонятным стало всеобщее молчание: все ведь поняли, что он бросил пост┘ Он-то думал, что на него начнут ⌠наезжать■, а тут √ тишина. И то, что у него потребовали ⌠доложить■, и вообще, по молодой своей наивности Максим даже как-то облегчённо всё воспринял, решив, что на стариков что-то ⌠подействовало■, и что на этом его мытарства закончились.

Но скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается.

Боря развалившись сидел напротив распахнутой двери в комнату начальника караула, и смотрел как Максим сдавал оружие.

Вообще, на самом-то деле, мало кто, кроме Бори и начальника караула, понял, что произошло. Коллектив вообще, а тем более коллектив солдатский, мало склонен к оценке сложных деталей чужих переживаний. Потому-то в солдатской среде хорошо чувствуют себя несгибаемые ⌠пассионарии■ с крепкими нервами и твёрдыми кулаками.

Боря был нетрезв, но, в отличие от остальных, видел, замечал и задумчиво оглядывал остальных ⌠дедов■, которые с безнадёжными лицами смотрели в телеящик. Из Бориных глаз сочилось густое презрение.

Боря медленно поднялся со своего ⌠королевского■ ложа, потянулся, похрустел суставами, потом пальцем поманил к себе начальника караула. Когда тот подошёл, Боря притянул его к себе за портупею и в полголоса уронил: ⌠Давай сюда второго┘■ Дедам Боря сказал, что молодняк надо наказать.

Свирепая Борина натура давно требовала повода для долгожданной возможности сотворить что-то такое, что шокировало бы даже его самого. А тут повод сам покорно брёл навстречу ему, сильному и смелому, как никто другой.

Максим никогда не отличался мечтательностью воображения, но по молодому своему благородству, думал, что с ним будут ⌠разговаривать разговоры■. Но ошибся: в Борины планы это не входило.

Били их долго и протяжно, с перерывами и словесными отступлениями. Во время экзекуции Боря наливался водкой и философствовал об ⌠ответственности каждого за всех, и всех за каждого■. И может по причине очередного помутнения рассудка в тот день, или по какой другой причине, снова вспомнились Боре его давние грёзы, цветшие в его чёрной и кривой душе ещё со времён недолгой отсидки по малолетке.

Его грёзы, его жажда ответить кому-то давнему ⌠оком за око■ давно переросла в душевную страсть, терзавшую его глыбоподобное сердце.

Одним словом, осатаневшим от водки и от крови дружкам своим Боря сказал, что салабонов надо опустить, обоих┘ И не вполне поняв, что сказал им Боря, а отчасти по привычке соглашаться с ним всегда и во всём, те согласились.

Максим был родом из тихого южнорусского городишка, из тех, что прославились в последние времена маковой соломкой и почти поголовной молодёжной наркоманией.

Сам-то Максим не употреблял, но зельем приторговывал, как и многие в его районе, чтобы заработать копейку. И однажды его за это взяли и повели. И не миновать бы ему суда и зоны, если бы не вмешательство дяди √ тётиного мужа, да тренера по боксу, у которого Максим занимался с самого детства, и который компенсировал ему недостаток мужского воспитания в неполной максимовой семье.

Тренер частенько захаживал к ним в дом, когда Максим был ещё в школе или ещё где-нибудь, и когда мать Максима √моложавая интересная женщина √ бывала дома одна.

Словом, тренер проявил почти отеческую заботу и посодействовал решить Максимову проблему.

И стало так, что - или в тюрьму, или, прямо сейчас, в армию. И, недотянувшего недели две до восемнадцати лет, его обрили и в спешном порядке отправили с глаз долой участкового в таёжный уголок России кормить комаров на два года.

Везли его в армию с пересылки. Вначале одного, потом появился ещё парнишка √ студент, прихваченный со второго курса.

За то, что уклонялся всячески, то есть игнорировал повестки, да и вообще не любил военкомат, за то, что забирали его с милицией, чтобы призвать в ряды, отправили того студента туда же, куда и Максима √ к чёрту на рога. Есть в России такое место, там все они, такие вот, как эти двое, и встречаются.

Звали того студента Родионом.

Сначала их обоих привезли в учебное подразделение, то есть, попросту говоря, в учебку.

В войсках их встретили бандитского вида старослужащие, расслабленно курившие на крылечке деревянной одноэтажной казармы. Они были в тапочках и в подтяжках. Они стояли и криво улыбались, глядя на вновь прибывших. И их присутствие, казалось, нисколько не огорчало встречавшего пополнение усатого старшину роты. Старшина лишь вяло цыкнул на стариков, и гаркнул что-то вроде, - ⌠уйдите с глаз долой, молодых не пугайте┘■

Основная задача любого уважающего себя старослужащего, это сделать так, чтобы ничего не делать. И только на это, исключительно на это направлены помыслы почти каждого ⌠старого солдата■.

Поскольку офицеры и прапорщики по вечерам уходили из казармы домой, вновь прибывшие Максим и Родион в первый же вечер до глубины души прочувствовали всю пытливость и изворотливость застывшего разума ⌠старших товарищей■.

⌠Время пошло-о!..■ - развязно орали старики перед отбоем. Кто-то сзади ударил ногой, и в ответ Максим с разворота попал ему кулаком точно в челюсть.

Родиону, который стоял рядом, стало так страшно, что ему казалось, будто в животе образовался вакуум, но он всё же нашёл в себе силы выступить в защиту друга, и тут же получил встречный удар. И сыпля искрами из глаз, Родион полетел под койку, так и не увидев, как старики дружно били Максима.

С того времени молодых-необьезженных стали ⌠ломать■.

Что бывает в таких случаях, и как это происходит, всем известно.

На наших героев повесили самые тяжёлые и грязные работы. Они ежедневно дежурили по уборке ⌠территории и внутреннего помещения■. Им объявляли наряды вне очереди чуть ли не через день. И всё это регулярно сопровождалось воспитательным мордобоем.

Максим и Родион старались держаться вместе, поддерживая друг друга, как товарищи по несчастью. И хотя оба они здорово отличались от других молодых солдат, все остальные неосознанно выделяли их, и даже стали воспринимать Максима и Родиона как нечто единое целое. И в караул их ставили одновременно, чтобы там, подальше от глаз начальства, воспитывать ⌠по полной программе■.

Ещё за несколько лет до всех этих событий такое странное предложение, даже само слово ⌠опустить■ вряд ли было бы кому-то понятно в пределах армейского подразделения. Но теперь Борино предложение не было воспринято с удивлением. Да и чему тут удивляться? Опустить, так опустить┘

Затейливо и добротно избитых Максима и Родиона связали и оттащили в подвал караульного помещения.

Подвал был глубокий и тусклый, с коридорами и помещениями ⌠на случай ядерной войны■. Там стояли уже наполовину опустевшие ящики с н/з продуктов, ящики с боеприпасами и оружием, всякая рухлядь и вечный запас оконного стекла, надёжно укрытый как войлок толстым многолетним слоем пыли.

Пьяные ⌠стариковские■ извилины Бориных шестёрок шевелились с большим трудом. Казалось, в их черепах происходила трудная силовая борьба, и что от того их глаза заволокло жёлто-мутной жижей.

Под общий возбуждённый шум Боря один потащил избитого Родиона в соседнюю комнату, чтобы ⌠привязать к батарее■, и наглухо закрыл за собой бронированную дверь.

Никто даже представить себе не мог, что происходит, и чего именно добивался Боря. Впрочем, ⌠старики■ никогда не понимали своего вожака, поскольку всегда ждали только ЕГО действий, а себе всегда отводили роль ⌠на подхвате■.

Они видели, как Боря потащил Родиона, но не знали, зачем он это делает, да и не хотели знать. Им остался Максим, и им было над кем поглумиться. Но им даже и в голову не пришло бы того, что уже давным-давно колом стояло в мозгу ⌠крутого■ Бори.

Как только Боря исчез за дверью, ⌠стариковский■ кураж стал спадать. Им надоело бить Максима, становилось плохо от водки, и они не знали, чем заняться дальше, а потому постепенно ушли наверх, оставив связанного Максима в подвале одного.

Максим лежал на грязном и сыром бетонном полу, и лишь неясно слышал, что происходило за массивной дверью, за которой заперся Боря.

Впрочем, Максим об этом долго не размышлял. Мысли ураганом проносились в его голове, сметая то, что заставляет человека оставаться человеком. И Максим бессознательно, безоговорочно подчинился урагану чувств и своей свирепой ледяной ненависти.

Звук разбитого стекла не услышал никто.

Из-за двери, за которой находился Родион, смутно доносился голоса Бори и Родиона. Максим прислушался, потом осторожно, стараясь не пораниться, подобрал осколок связанными за спиной руками, и стал перерезать верёвки.

Освободившись и растирая затекшие руки, он стал лихорадочно обдумывать дальнейшие действия. Ему казалось, что он чего-то не успеет, что кто-то вдруг войдёт и застанет его врасплох, без принятого решения.

И Максим решил подняться наверх.

Все ⌠старики■ были пьяны. Трое из них уснули, двое смотрели телевизор, остальные сидели и закусывали, продолжая убогое застолье. Максима никто не заметил.

Максим незамеченным прошёл в комнату, где стояла пирамида с оружием, а рядом всегда лежали магазины с патронами. Их никто и никогда не убирал в специальный шкаф.

Максим осторожно снял из пирамиды автомат, свободной рукой прихватил полный рожок, и решил всё же вначале вернуться в подвал, чтобы там привести оружие в боевую готовность, а уж потом┘ И стараясь не шуметь, Максим снова сошёл в подвал.

У него не было особого стремления спасать Родиона, тем более что он не представлял себе, от чего именно его нужно спасать. Просто Максим знал, что там, за дверью, кроме Родиона находится его лютый враг. Там √ Боря. И Максим, что было сил, рванул дверь на себя. Но дверь оказалась заперта изнутри на давно прогнивший, но всё ещё крепкий замок. Тогда Максим отошёл назад и с пояса выстрелил в замок из автомата. Уши заложило от страшного грохота, шум услышали и наверху, и за дверью.

Максим распахнул дверь и ворвался в слабо освещённое близорукой лампочкой помещение.

Не узнавая собственный голос, Максим с трудом выдавил из себя: ⌠Ещё шаг, стреляю┘ в угол, к стене, быстро!■

⌠Брось пушку, с-сука!.. ты кого на страх берёшь!■ √ заорал Боря и бросился на Максима.

Между ними было шагов шесть или семь.

Боря до конца был уверен, что страшнее, чем он - зверя нет. А у Максима, тем временем, в голове происходили странные вещи. Ведь он очень хотел только попугать Борю. Но перед ним в тусклом подвальном освещении навязчиво белело оголённое тело Родиона.

Максиму снова показалось, что его сейчас стошнит и он, неожиданно для себя легко и естественно нажал на курок. С такого расстояния из ⌠Калашникова■, говорят, можно пробить броню. Максим выпустил короткую очередь. Этого хватило, чтобы из Бори выпали его, такие же, как и у всех, сизо-фиолетовые внутренности. И на Борином лице застыло, - как пишут в таких случаях √ недоумение┘

А в это время в подвал уже спешили остальные старослужащие, всполошенные стрельбой. И как раз тогда, когда некоторые уже сходили с лестницы на цементный пол подвала, из помещения, в котором только что гремели выстрелы, распахнулась дверь, и, в клубах порохового дыма и с автоматом наперевес вышел навстречу дедам Максим.

Увидев Максима, ⌠старики■ остановились, как вкопанные. Они с ужасом смотрели на него и ждали, что будет дальше.

Сквозь серную вонь пороховой гари Максим уловил, волчьим своим чутьём уловил тонкий и возбуждающий аромат чужого страха и, скалясь, надменно оглядел сошедших ему навстречу ⌠дедов■. Затем уже отчётливым, даже уверенным голосом он скомандовал: ⌠Вы┘ все! Туда, в угол!■ √ и кивнул стволом, в какой именно. Те послушно попятились и сбились в углу, словно перепуганное стадо.

Широко раскрытые глаза Максима блестели, как у наркомана после допинга.

Раздетый образ Родиона больше ему не мешал. Максим, вдыхая запах разбрызганной по подвалу густой и чёрной Бориной крови, внимательно вглядывался в людей, глаза которых горели ужасом в сыром кирпичном углу. И вдруг Максима осенило, что их дрожащие фигуры бесконечно его раздражают, и даже мешают ему жить, оскверняя ЕГО мир своим недостойным присутствием┘

И Максим, теперь уже легко и изо всех сил снова надавил на спусковой крючок.

Он отпустил палец только тогда, когда кончились патроны┘

Потом, опустив автомат и облизывая разбитые губы, он стоял, и отстранённо рассматривал сквозь завесу порохового дыма мёртвых бывших своих врагов.

Всё это продолжалось не более минуты, а может и того меньше.

Во время расстрела замерший от испуга Родион не шевелился. Из оцепенения он вышел под грохот автоматной очереди, мучительно осознавая, что с ним попытался сделать Боря. Из-за этой Бориной попытки Родион был морально надломлен и ощущал себя уничтоженным.

Максим отвязал Родиона и побрёл наверх. В караулке из живых остались только они двое √ Максим и Родион. Обезображенный прах остальных покоился в подвале.

Ещё двоих ⌠молодых■ солдат, которые были ещё более молодого призыва, на их же счастье и незадолго до всего произошедшего Боря отправил в деревню, что находилась километрах в десяти, за самогоном и картошкой.

Кроме того, день был субботний, до роты √ километров тридцать по гиблой дороге. Так что вероятность приезда кого-то из начальства с проверкой была невысока: ведь кому охота в выходной день оставлять тёплый дом и семью, чтобы шляться с проверками по чёрному сырому лесу?

Мысли в голове Максима двигались чрезвычайно легко. Вообще, его внутреннее состояние можно было бы определить как ⌠приподнятое■. Он чувствовал себя необычайно легко, рассуждал холодно и логично, и быстро сообразил, что надо уходить и стал собираться.

Максим набил пару вещмешков патронами и консервами, прихватил два густо смазанных ⌠ТТ■, что-то ещё и закинул всё это в кузов караульного грузовичка. Потом взял из стола начальника караула ключи, деловито, не торопясь, завёл машину и подогнал к воротам.

Максим вылез из кабины не заглушая мотора, чтобы машина разогрелась, и стал возиться с амбарным замком на воротах. Наконец холодный замок поддался ключу, и Максим распахнул зелёные как болото караульные ворота, растолкал их в разные стороны, затем снова сел за руль и выгнал машину за ворота, на волю.

Там он остановился, вышел из кабины, чтобы закрыть ворота и увидел ковылявшего от караулки Родиона, о существовании которого уже успел, практически, позабыть.

Ещё тогда, в подвале, когда Максим швырнул на пол пустой автомат и, пошатываясь, побрёл прочь, когда ещё агонизировал один из расстрелянных, пытаясь отползти от смерти, когда Родион лежал, забрызганный чужой кровью, ещё там они оба, каждый для себя решили, что не останутся, но решили это по разному. И в то время, когда Максим складывал мешки в кузов, валявшийся в подвале Родион непослушными пальцами пытался вытянуть из своих брюк узкий солдатский ремешок. Он был настолько поражён тем, что могло с ним случиться, что не хотел в тот момент больше жить, но и удавиться не решился.

Когда Родион подошёл к машине Максим едва узнал в нём того, прежнего Родиона.

Не поднимая глаз, едва слышным голосом Родион выдавил из себя что-то вроде: ⌠я с тобой, я не могу остаться■. Максим оглядел его сверху вниз, оценивая обстоятельства, недовольно цокнул языком и коротко уронил: ⌠Садись■.

Через несколько минут они уже ехали по жадно чавкающей дороге вдоль тяжело и враждебно клонившихся на них сырых деревьев.

Максим вёл машину с ледяным спокойствием. Ему и на самом деле ничуть не было страшно √ хладнокровному Максиму. Наоборот, он был почти приятно возбуждён остротой происходящего и физически ощущал кипевшую в его жилах настоящую жизнь.

Да и вообще, Максиму нравилось то, что он молод, красив, а теперь ещё ⌠вооружён и опасен■. Ему была интересна эта игра, и он чувствовал себя хорошо, как никогда.

Машина была полностью заправлена, и они ехали весь день и всю ночь до утра, сворачивая на разбегавшиеся в стороны незнакомые им дороги, полулесные-полугрунтовые. За всю ночь они не проронили ни слова. Максим угрюмо, не обращая внимания на усталость, смотрел на дорогу, стараясь объезжать ямы. Лишь один раз Родион, отрешённо глядя в окно, произнёс: ⌠Лучше б ты и меня там же, вместе с теми┘■

Утром стрелочка топлива упала на ⌠нуль■, и через час мотор заглох. Им пришлось бросить машину и дальше уходить пешком. Вещи Максим разделил поровну, на двоих, неохотно дав Родиону заряженные пистолет и автомат.

В ту ночь всё сошлось для того, чтобы поиски дезертиров были затруднены. Казалось, сама природа решила до конца досмотреть развернувшуюся в лесу страшную драму. В ночь их бегства шёл сильный дождь. Лесные дороги развезло окончательно, следы колёс стали неразличимы и куда направились беглецы, понять было невозможно.

О случившейся в карауле трагедии стало известно уже к ночи, и на место происшествия срочно выехала следственная группа. Как водится, сразу же был объявлен всероссийский розыск ⌠особо опасных дезертиров, зверски убивших нескольких военнослужащих, похитивших оружие и скрывшихся в неизвестном направлении■.

Бросив машину, Максим и Родион двинулись дальше лесом вдоль дороги. Они понимали, что так их труднее будет обнаружить с воздуха.

По лесу идти было тяжело, и передвигались они медленно. К тому же давили в спину вещмешки, набитые консервами и патронами, ныли плечи, натруженные оружейной тяжестью. Костёр они разводили только днём, и сушили на нём одежду. Днём же и спали на еловых лапах, как медведи в берлоге, а идти старались в сумерки.

Вряд ли они представляли себе, куда и зачем идут.

Максиму было едва восемнадцать, Родиону √ чуть больше, и они оба не имели никакого опыта борьбы за выживание. Да что там √ ⌠за выживание■ √ элементарного знания жизни у них обоих было недостаточно. И вполне возможно, что, даже оказавшись в лесу, они так до конца и не осознали того, что с ними произошло и продолжает происходить.

Они почти не говорили друг с другом, да и не хотелось им говорить, и вместо этого они с головой погрузились в собственные воспоминания.

Так они и шли неизвестно куда и зачем, обходя деревья┘ Шли, и ели консервы.

Прошло несколько дней, и как-то на рассвете Максим и Родион вышли к лесоразработкам. Там стояли вагончики для рабочих. Самих рабочих почему-то не было, но была там ещё одна избушка с неподходящей вывеской ⌠Магазин■, в которой-то и жил продавец и местный сторож по совместительству, не старый ещё, лет за пятьдесят, крепкий мужик.

Собак почему-то не было, за исключением пары ласковых щенят, которые слюнявились со всеми подряд. Трудно сказать, почему не было взрослых собак, но как бы то ни было, шансы были на стороне беглецов, и они решили забраться в магазин, дождавшись ночи, когда ⌠лавочник■ с ⌠начальником■ уснут. Понятно, что на воровство они решились не из озорства и не из куража. Просто они хотели есть, а консервы почти закончились. Их молодые организмы требовали белков, жиров и углеводов. А ещё им нужна была другая одежда, потому что сырые, отяжелевшие шинели уже не только не грели, но только мешали передвигаться.

Заполночь они подошли к магазину и легко сковырнули дверь подобранным во дворе длинным лесорубским топором. По их расчётам, та часть дома, в которую они забрались, должна была быть торговой, магазинной. Так оно и оказалось.

Сдерживая дыхание, они проникли в дом, но в самый главный момент удача снова отвернулась от них, и пока Родион, чиркая спичками, добывал освещение, нетерпеливый Максим полез шарить наугад, что-то задел, и это ⌠что-то■ с ведёрным грохотом повалилось на пол и разбудило хозяина.

Надо сказать, что голодные и злые Родион и Максим, то ли оттого, что это оказался первый, встретившийся им в лесу человек, то ли из-за разгоравшейся в них ненависти к человечеству вообще, ещё до взлома возненавидели несчастного лавочника.

В Родионе пошлый взлом вызывал гадливый кураж. Ему отчего-то нравилось чувствовать себя способным пойти и взять то, что хочется. Поэтому ему было не совсем понятно, зачем ждать ночи, ведь лавочник и так отдаст им всё, что они скажут отдать. Родион живо, густыми красками рисовал себе, как бы это могло выглядеть. И ему даже нравилось, что его новая жизнь начинается с ночного взлома. Родион забыл на время о том, что произошло в караулке.

Лавочник проснулся, плохо соображая, где гремит, и куда надо идти. Он как был √ в кальсонах √ ввалился в святая святых, в магазинную часть своего жилища, где в страхе замерли два голодных взломщика, привычным движением шлёпнул по клавише выключателя и зажмурился от ярко вспыхнувшего света. Когда же он приоткрыл один глаз, то увиденное его озадачило.

Но лавочник недаром уже давно жил в лесу один, продавая товар и охраняя магазин: всякого повидал на своём веку, общаясь с лесорубами да охотниками, и худые бледные дезертиры в грязных шинелях не произвели не него впечатления. Прикинув, лавочник выбрал того, что поздоровее, и обрушился на него всем своим неохватным, почти двухметровым телом. Максим не выдержал и рухнул под тяжестью северного русского мужика, и между ними завязалась неравная борьба. Ловкий и сильный Максим выскальзывал из-под толстошеего противника, и пытался его бить свободной рукой, но это только ещё больше злило лавочника, и он с ещё большим усердием запихивал Максима под себя. Подмяв, он стал его душить побелевшими от напряжения могучими толстыми пальцами.

Всё происходило очень быстро, слишком быстро для Родиона. И только тогда, когда Максим окончательно обмяк под лавочником и стал отпускать руки, только тогда что-то встряхнуло Родиона, что-то, окончательно разбудившее, развернувшее в полный рост его дремавшие волю и мысль. Может, это был вкус схватки ⌠у чёрной бездны на краю■, а может быть инстинкт самосохранения? Кто знает┘Чужая душа √ потёмки.

Немного постояв, Родион поднял брошенный топор, которым они взламывали дверь, примерился, широко размахнулся и ахнул наотмашь топором лавочника по затылку. Тот обломился головой вперёд, и на мгновение замер, потом отнял руки от Максимовой шеи, тяжело упёрся ими в пол и стал разворачиваться в сторону Родиона. Родион снова, целя лавочнику в висок, размахнулся и наотмашь, с выдохом ударил топором ещё раз. Лавочник по-детски вскрикнул и с булькающим хрипом грузно завалился набок, в сторону от Максима. Потом засучил ногами, уползая под стол, и там затих, оставив за собой широкий, быстро разбегающийся в стороны кровавый след. Родион бросил топор, попятился назад, но наткнулся на стул и сел.

Огромный лавочник лежал под столом на спине, и желеобразно вздрагивал животом. Родион внимательно вгляделся в его агонию, потом достал из кармана сырую сигаретку без фильтра и закурил, как после работы. Раньше он никогда не наблюдал смерть от начала и до конца. Его внимательную медитацию прервал шорох чьих-то шагов и скрип открывающейся двери в магазин.

Дело в том, что ⌠начальнику■, как на беду, не спалось в ту ночь. Он грустил в своём вагончике о семье, о суточных и о прочем таком, о чём может думать седой командировочный мужчина. За окном снова моросил дождик, размазывая бледно-серый лунный свет по густым тяжёлым облакам, и за досками вагончика напряжённо молчала тайга.

Начальник подошёл к окошку, на мгновение осветил лицо спичкой и задымил в темноте сигаретным огоньком. Тишину его размышлений нарушил чей-то, как ему показалось, вскрик. Вначале он как будто струсил, но потом как был, в одних трусах и в майке, обул кирзовые сапоги на босу ногу, накинул на плечи плащ-палатку и, замирая от собственных шагов, выбрался на крылечко.

В доме лавочника почему-то горел свет.

Прислушавшись, начальник уловил едва различимый шум какой-то возни, оттого ещё больше испугался, вернулся в вагончик и неслышно затворил за собой дверь. Потом он сел на койку, размышляя, идти ему туда, или не идти, и вслушиваясь, как стучит в висках кровь. В командировку в лес он попал впервые, а до этого ему всякое приходилось слышать о лесной жизни. О чём-то вспомнив, он осторожно вытащил из-под кровати спрятанное там ружьё. С ружьём стало не так страшно, но пересилило любопытство, и он решился сходить в избушку к лавочнику. Посмотреть, что там┘ Так, на всякий случай.

Максим с нескрываемым удивлением смотрел на убитых, и на сосредоточенного Родиона. Однако всё тело Максима так болело после тяжёлых объятий лавочника, что думать ни о чём не хотелось, да и не моглось.

В магазине они взяли только продукты, хлеб, сигареты, кое-что из одежды и обуви, и к утру ушли, предварительно скинув в погреб тела убитых.

Трупы обнаружили прибывшие на лесозаготовку рабочие, это случилось через два-три дня. Над крышкой погреба, не переставая, скулил щенок.

Таким образом, круг поиска беглецов сузился. Для властей дело принимало более чем серьёзный оборот, поскольку выходило за рамки только ⌠внутривоенного■ уголовного преступления. На ноги подняли всю краевую милицию. Военная прокуратура буквально рыла землю вокруг мест преступления. Но бесконечные моросящие дожди, как нарочно, не оставляли никаких следов, чтобы хоть как-то определить направление, в котором двигались преступники, потому что логики в их маршруте не было.

Военные патрули контролировали все дороги и пути, до которых только могли добраться. Портреты убийц с утра до вечера показывали по местному телевидению. И хотя до ближайших населённых пунктов было очень далеко, жители с наступлением темноты старались из домов не выходить, и совсем не выпускали из дому детей, рассказывая друг другу о жестоких, леденящих кровь с подробностями историях об орудовавшей в тайге банде беглых уголовников во главе чуть ли не с батькой Махно┘

Родион и Максим продолжали уходить в лес. Им были недоступны все эти сверхъестественные подробности. Они шли вперёд, словно устремлённые к какой-то неизвестной, невероятной цели. Они больше не принадлежали себе, и всё чаще забывали о том, что была у них когда-то другая, человеческая жизнь. От остального мира их укрывали дождь и лес, и никакая сила не способна была остановить их на полпути. С каждым шагом они всё ближе, всё неразрывнее становились друг к другу, и всё отчаяннее друг друга ненавидели. Кроме того Максим заболевал и у него начинался жар. Они по-прежнему спали по очереди, и Родион однажды разобрал, как Максим, бредя во сне, просил кого-то его отпустить, и оставить ему только одну голову┘ Родион подумал, что ему и одной-то много.

За всё это время они устали до предела. Человек не может постоянно жить в лесу. Они нуждались хоть в каком-нибудь помещении, в тепле. У них почти закончились спички, а те, что ещё оставались, отсырели по карманам и зажигались через одну. Кроме того, молодое и без того окровавленное сознание Максима и Родиона, до боли, до исступления прессовали километры и кубометры сырого и зловещего леса, который наваливался на них всей тяжестью оскорблённой Природы.

В той деревеньке были рады любому пришлому человеку. Жители деревни были людьми бесхитростными и простодушными, а потому прошла идея беглецов выдать себя за заблудившихся рабочих.

Приняли их радушно, и как полагается. А после баньки дезертирам вообще показалось, что их жизнь начала новый отсчёт.

Горячая вода вымыла ненадолго из их памяти въевшиеся, казалось, в кожу воспоминания последних недель их молодых жизней.

И словно кончился страшный сон, и всё было с кем-то другим. И сытые, вымытые и подлеченные они провалились в мягкое блаженство всегда готовых для добрых гостей деревенских перин.

Спали они долго и нечутко. Окончательно открыть глаза их заставил неясный шум и говор в сенях. Вначале голоса стоявших за дверью было не разобрать.

• Да они это, - говорил один голос.
• Да брось ты, не может того быть, - отвечал другой.
• Да я тебе говорю┘ Я, вон √ фотку их видел в районе. Ты, вон что, Петьку послать надобно, он шустрый, да лёхкай, враз доскачет┘

Родион и Максим быстро переглянулись и застыли под перинами. Дверь в избу, где они спали, открылась, и вошли двое мужиков, держа в руках стволами вверх старые охотничьи ружья. Они были охотниками, и не знали, как обращаться с оружием на человека.

- Ну что, хлопчики, приехали, - сказал один из них, бородатый и крепкий старичок, лет семидесяти на вид. √ Поднимайтеся, проверить вас надобно, - закончил он и, желая подкрепить сказанное, неловко шевельнул стволом в сторону кроватей, смущённо и даже виновато посмотрев при этом на своего спутника, румяного молодого детину, который неловко переминался с ноги на ногу, а потом вообще повесил ружьё на плечо. Детина утвердительно кивнул, после чего они оба вопросительно уставились на замерших Родиона и Максима.

Родиону, который ещё только что так тепло и сладко спал, показалось, что все его внутренности стянулись до размеров горошины. Он не мигая смотрел на тонкие ружейные стволы. Казалось, ещё секунда, и он провалится вместе с периной неизвестно куда, ссохнется и исчезнет. Но чем дольше он смотрел на багровые от волнения лица вошедших мужиков, тем с большим облегчением понимал, что всё, наконец-то, закончилось┘

И только Родион, отдаваясь накатывающему на него облегчению, начал обмякать под напором внутренних чувств, как вдруг услышал тихий, как из могилы, голос Максима:

- Нас, папаша, - промямлил Максим, - проверять-то уже поздно┘ Нас теперь на том свете проверять будут, да и тебя тоже, - как-то вяло добавил он, и так же медленно, как и говорил, достал из-под подушки ⌠ТТ■, и выстрелил старику в лицо два раза подряд.

В деревеньке охотничье оружие имели все, и на выстрелы никто не среагировал.

Детина, ничего не соображая, смотрел на застреленного старика и как рыба глотал ртом воздух.

- Поставь ствол в угол, - сказал ему Максим. Тот хотел было возразить, - Ну-у┘ - прорычал Максим и, ещё раз глянув на убитого, парень послушался.

Они накрепко привязали его к стулу и заткнули рот полотенцем. Парень испуганно таращил глаза, поглядывая на висевшие в углу почерневшие от времени иконы и, в ужасе думая, что его сейчас зарежут, повторял про себя: ⌠Спаси, Господи! Сохрани, Господи┘■

Родион и Максим быстро и молча оделись, заперли входную дверь изнутри, выбрались через окно к огородам и двинулись в лес к своему тайнику.

• Ну, что делать-то будем? √ резко спросил Максим, когда они добрались до места.
• Не знаю, - ответил РодионРоииииРодион, и безразлично добавил, - А что хочешь, то и делай!

Его уже давно бесило немотивированное поведение Максима, а теперь ещё и то, что тот зачем-то убил старика.

• Они нас замочат, или заложат, - продолжал Максим,

• Что ты предлагаешь? √ спросил Родион.
• Нельзя никого из деревни выпускать, пока мы не уйдём, - продолжая размышлять вслух, произнёс Максим, - √ никого, ни одного человека, - добавил он немного помолчав.
• И как ты это собираешься сделать?
• Да запереть их всех где-нибудь - в одном месте, да припугнуть┘ Они и не высунутся, пока мы не уйдём, - вдруг неожиданно бодро и быстро произнёс Максим и со странной улыбочкой отвернулся от Родиона.

Родион не заметил в нём внезапной перемены и продолжал лихорадочно собираться.

Тем временем в деревеньке соседи каким-то чудом обнаружили привязанного к стулу детину и убитого старика, и детина, заикаясь от страха и волнения, стал рассказывать о бандитах, убивших, - ⌠как белку подстрелили■, - деда, его родственника, - ⌠нелюди┘■

И не ведавшие лучших достижений цивилизации, чем огнестрельное охотничье оружие, лесные люди растерянно, с тревогой слушали его, не зная, что же теперь им делать с убитым. Они, по природной своей простоте, даже не подозревали, что вдруг исчезнувшие, как им и положено, ⌠нелюди■ скоро, очень скоро снова вернутся по их души.

Время было предполуденное. В небе весело плавали прозрачные облачка, легко сливаясь и расставаясь друг с другом под едва уловимый шёпот коварного осеннего ветра, властно играющего с ними в своих поднебесных владениях. Тайга шевелила листвой, вслушиваясь в птичий щебет, и по-хозяйски поглаживала ветвями крыши рубленых деревенских изб.

На тот час в деревне оставались только бабы да дети. Мужиков и так было немного, а те, что жили в деревне, работали в лесу, и часто оставались там на несколько дней. В общем, всё оставшееся население собралось у дома, в котором нашли убиенного старика, и где по пятому разу вёл свой рассказ окончательно пришедший в себя ⌠отвязанный■.

Кого-то уже успели, тем временем, снарядить верхом в посёлок, чтобы сообщить об убийстве, и думали, как поступить с мертвецом. А в это время, с двух сторон единственной на всю деревню улицы, с автоматами наперевес сходились навстречу друг другу Родион и Максим.

Им не нужно было кого-то ловить или искать. Всё население было в сборе. И, постреливая для острастки в воздух, Родион и Максим погнали насмерть перепуганных баб и детишек вместе с отвязанным детиной перед собой как стадо к возвышавшемуся над остальными домами амбару с ржавыми дизелями.

Собаки, знавшие своих - деревенских, никогда не привязанные, истерично лаяли на вооружённых чужаков. И стреляли в собак и Родион и Максим безо всякого сожаления, нагоняя ужас на пленников, и подавляя в них всякую волю к сопротивлению.

Неистово скулили подыхающие собаки, громко, в голос плакали испуганные дети, им вторили женщины. Чужим голосом, словно потеряв рассудок, орал Максим, прикладом загоняя людей в амбар. И с высоты безмолвных деревьев, веками охранявших деревню, этот кошмар напоминал страшные чёрно-белые кадры своей и чужой, когда-то виденной кинохроники.

У Родиона дрожали руки и колени, когда он задвигал тяжёлый амбарный засов. Вероятно, Родион не вполне владел собой в ту минуту. Его сердце заполнял тяжёлый поток хищного возбуждения. Он ощущал себя властителем и негодяем, и душа его, опьянённая густым запахом власти над чужой жизнью, дрогнула.

⌠Пройдись по домам, - как сквозь сон услышал он резкий голос Максима, - Может, кто остался┘ Я тут пока побуду■.

Поглощённый своими эмоциями, Родион не обратил внимание на слова Максима и, пошатываясь как пьяный, побрёл в сторону домов. Он обошёл несколько дворов, даже не заходя в них. Просто - ⌠обошёл■. Родиона мало волновало, остался ли кто-то в деревне. Да и не стал бы он по своей воле никого загонять в амбар. Родиона распирало новое ощущение безудержной свободы и полной власти над чужой жизнью. Он шёл, задирая к небу лицо и жадно впитывая горячие солнечные лучи. А день выдался необыкновенно ясный, солнечный. И небо величаво и спокойно, на редкость спокойно внимало монотонному плачу, доносившемуся из запертого амбара.

Внезапно Родион снова увидел ту женщину. Ей всё же удалось убежать, и она быстрым шагом шла в сторону леса, неся на руках ту самую девочку, крик которой остановил на мгновение страшные и сладостные изменения в душе Родиона в момент, когда ему было уже не важно, будет ли жить он сам, и что будет со всеми этими деревенскими, не нужными ему людьми. В тот момент Родиона больше не интересовал окружавший его мир, который был виноват в его √ Родиона √ неизбежной погибели.

Родион остановился, глядя вслед женщине, уносящей ребёнка в лес, вскинул АК и прицелился ей в спину. И в тот момент, когда его палец нажал на курок, но выстрел не раздался, с Родионом как будто что-то произошло, и он словно очнулся и вышел из застывшего, звенящего забытья. Может быть, это Ангел-Хранитель сжалился над ним напоследок? Перед выстрелом он не передёрнул затвор, и эта незначительная деталь спасла женщину. И может быть, это спасло и его умирающую окаянную душу? Кто знает.

Пелена минувшего кошмара будто спала, и Родион с ужасом и удивлением, до самого последнего своего нерва вдруг ощутил, ЧТО с ним происходит. Его пробил тяжёлый пот, Родион ослабел, и выпустил из рук автомат┘

После того, как женщина с девочкой скрылись за деревьями, Родион ещё некоторое время стоял, и смотрел им вслед. Затем он развернулся, и решительно зашагал к деревне, добела сжимая кулаки.

Родион ещё издали увидел Максима, который взмахивал чем-то квадратным и тяжёлым на амбарную стену, и не сразу сообразил, что происходит. Движения Максима были ритуально ритмичны. Не глядя по сторонам, он сосредоточенно поливал из канистры почерневший от времени амбарный сруб. Родион сообразил, что это керосин. Керосина в деревне было много, с запасом, и от увиденного у Родиона перехватило дыхание.

Подойдя, Родион изумлённо оглядел амбар и Максима, и заметил ещё две валявшихся на земле уже пустые канистры.

- Ты что делаешь, сволочь?! - закричал Родион, начав отчётливо понимать, для чего Максим так мерно и тщательно поливал стены амбара керосином.

- Пош-шёл ты┘ - не оглядываясь процедил в ответ Максим, вылил на землю остатки, и хотел было отбросить в сторону пустую ёмкость, но, обернувшись, увидел шедшего на него взбешённого Родиона. Таким он ещё никогда его не видел, и Максим, упреждая, с удовольствием, со всего размаху ударил Родиона пустой канистрой по лицу. Когда тот упал, Максим навалился на него, и стал мастерски технично избивать. И забил бы до смерти, если бы (о, великое ⌠Если бы■) не попалась под руку Родиону ржавая и тяжёлая какая-то железяка. Из тех, что всегда валяются у заброшенных сараев, мастерских, да амбаров. И, собравшись с силами, Родион ударил ею Максима по голове, и попал точно в висок. И вложил он в этот удар всю скопившуюся в нём ненависть. Ненависть к скотам, которые пытались надругаться над ним, ненависть к убитому им ⌠лавочнику■, ненависть к необузданному и свирепому Максиму, и ненависть к самому себе √ озверевшему и потерявшему человеческий лик┘

И девственная тайга молча впитала и навсегда похоронила в себе его нечеловеческий крик, полный тоски и отчаяния. А те, кто заперт был в ту минуту в амбаре, так потом и думали, что это кричал леший. Да и кто ещё так может кричать в лесу?

Родион, ничего не видя перед собой, с безумным остервенением продолжал что было сил бить по размозженной голове Максима до тех пор, пока не выдохся окончательно и не понял, что Максим давно мёртв.

Потом, уже уходя из деревни, Родион подумал, что Максим умер не так, как должен был умереть. Максимы так не умирают.

Перепачканный грязью, своей и чужой кровью, словно в полусне сидел Родион возле убитого им только что Максима, трогая языком свои выбитые зубы и оглядывая окружавшие его сараи и заборчики. Доносившиеся из амбара всхлипы становились тише, и больше не привлекали его внимания. Запертые там жители деревеньки постепенно привыкали к своей запертости, и покорно ждали того, что готовило им будущее. Родион перестал о них думать.

Он не стал хоронить Максима, и не стал открывать амбар.

Он уходил из деревни по единственной дороге, ведущей в эту деревеньку из цивилизации. Он шёл по дороге, и думал о НЕубитой им женщине с девочкой на руках. Он остался один в тайге среди склонявшихся над ним деревьев, один на один с собой и со всем остальным миром, искалеченный, обречённый на гибель и забытый непоколебимой Небесной Вечностью. Прежнего Родиона больше не было. Вместо того, прежнего Родиона восстало нечто другое. Другое существо, под ногами которого содрогалась Земля всеми землетрясениями мира, непрошено рухнувшего к его ногам. И освобождённый от его власти Родион мог теперь свободно, без страха и сожаления поднять лицо к Солнцу.

Дорога полого и прямо спускалась под горку, и сверху Родиону были хорошо видны зажжённые фары поднимавшихся на встречу ему грузовиков. Машины ровно двигались стройной колонной, припадая на выбоинах глинистой лесной дороги.

Его заметили. Первые две машины потушили фары и прибавили скорость. Между ними и Родионом оставалось километра два┘

От леса душисто пахло высохшей к осени травой и грибами, и от этого лес уже не казался серым и мрачным.

Родион остановился и полной грудью вдохнул здоровый и свежий аромат необъятного русского леса. Затем он ещё раз оглянулся на заходившее у него за спиной Солнце, и не спеша, не поднимая висевший на плече автомат, передёрнул затвор┘

За кромкой деревьев, отрезавших на западе горизонт, неторопливо догорало огромное, багрово красное Солнце, освещая угасающими лучами всю землю от края и до края. И издалека, со стороны дороги, одному из сидевших в грузовике солдатиков, отправленных ⌠брать■ беглеца, вдруг показалось, будто весь свой остывающий жар огромное Солнце отдаёт отчётливой на его красном фоне маленькой фигурке уверенно и навсегда уходящего от него человека.