АНСАМБЛЬ

Повесть

Занавеска раздвинулась, и на сцену вывалился седой взъерошенный старик в коротком клетчатом пиджачке, кремовых брюках и розовом платочке, франтовато повязанном на шею. Был он довольно высок ростом, осанист и смугл. Улыбаясь и пританцовывая, старик достиг середины сцены, вынул из брючного кармана початую бутыль, смачно отхлебнул, крякнул от удовольствия и, широко раскинув руки, запел на цыганский манер:

Как много женщин и вина,
Веселье, смех кругом...

За кулисами грянули гитары, ударили бубны и, вслед за стариком, на сцену повалил целый цыганский табор: кудрявый цыган с гитарой и четыре хорошенькие цыганочки в цветастых нарядах. Они запели и закружились вокруг старика, а в глубине сцены, незаметно появившись из-за кулис, примостился лукавый толстячок с бакенбардами.

Девицы пели, танцевали и казались вполне дружелюбными, пока все разом не влюбились вдруг в кремового старика. Не выдержав такого удара, старик, выпив яду, театрально умер на сцене и спектакль закончился.

Актеры покинули сцену и собрались у большого стола в глубине зала.

- Спасибо, ласточки. Молодцы все, - похвалил старик, отряхивая колени. - Вам понравилось? - спросил он у единственного в зале зрителя.

- Да, - ответил голубоглазый юноша, смущаясь оттого, что попал в центр внимания.

Во время спектакля он скромно сидел в дальнем углу сырого полуподвала, в котором размещался театр.

Театр! Есть что-то возвышенное и прекрасное в этом слове, слышится в нем горячий шепот влюбленных, вкрадчивый голос соблазна, шум сражения и гром небесный.

Увы, складское помещение наименьшим образом подходило для создания таинственной атмосферы театрального волшебства.

Подвал был дряхлым и обшарпанным - длинные, покрытые сатиновыми чехлами деревянные скамьи, громоздкая обшарпанная тумба посреди сцены, задником для которой служил большой отрез мешковины, прибитый торчащими наружу гвоздями к широкой доске, закрепленной под потолком; в углу скучало расстроенное, видавшее виды, пианино. Ветхие стены, завешанные портретами знаменитых писателей, хранили печать неблагоустроенности.

...Театр начинается с вешалки! Если так, то в подвале он заканчивался там же, возле двух рядов неглубоко вбитых гвоздей, тянущихся от входа до небольшого закутка, где стояло ведро, предназначенное... впрочем, водопровода тоже не было.

- А что вы так далеко сели? - приветливо улыбаясь, спросил старик. - Идите сюда, к нам. Чайку попейте. Поговорим.

- Спасибо, - обрадовался юноша.

- Вы про нас как узнали? - поинтересовался старик. - Или пригласил кто?

- Нет. Я случайно зашел, - честно признался юноша, застенчиво поглядывая на разгоряченных актрис.

- А, ну-ну, - одобрил старик, посмотрев на него внимательно, так, что юноше сделалось неловко, и он отвел глаза.

И действительно, он зашел случайно.

В сквере, возле моста, неподалеку от летнего кафе, его привлекла странная надпись. На проржавевшем металлическом щите, рядом с шашлычным и пивным меню, кривыми буквами было выведено слово "Театр". Ничего похожего на театр поблизости не оказалось, однако, пройдя чуть далее, юноша увидел такую же надпись на шатком заборе - косо намалеванная стрелка указывала на низкую ржавую дверь ведущую в подвал жилого дома. Рядом была пришпилена бумажная афиша, а под крохотным бетонным козырьком тускло мерцала электрическая лампочка.

Обойдя огромную лужу, которая каким-то чудом не высохла, несмотря на несносную жару, юноша потянул тяжелую дверь и вошел внутрь.

Ему сразу не понравился старик. В его облике было что-то неприятное и даже отталкивающее. Казалось, в глазах его не хватало чего-то необходимого - они были холодны и безжизненны, как у человека, потерявшего последнюю веру в человечество, знающего все обо всем и не надеющегося встретить в этом мире ничего нового и интересного.

Всего актеров было семь человек, трое мужчин, включая старика, и четыре девицы. Они тихо переговаривались, курили и пили чай.

- Простите, - вежливо спросил юноша, - а почему нет зрителей?

- Хе-хе. Почему, - невесело засмеялся старик. - Мы тоже хотели бы знать: почему?

- Но ведь можно пригласить знакомых.

- Так уж все знакомые этот спектакль видели, - старик обреченно махнул рукой. - Никто не придет.

- И не раз! - добавила игравшая злодейку томная красавица и улыбнулась юноше.

- Даже если придет всего один человек, мы будем играть так же, как для ста! - решительно заявил старик. - Для настоящего актера важна сцена, а не количество поклонников или поклонниц!

От этих слов актеры загрустили и взоры красавиц затуманились.

Тогда старик запустил руку под стол и выудил оттуда бутылку вина.

- Ну, по маленькой! Для отдохновения...

Разговор сразу оживился. Хотя говорил преимущественно старик, а все остальные пили и слушали.

- Актер во время игры должен видеть картины, - педагогично изрек старик, осушая рюмку. - Что вижу? Вот главный вопрос! Играю и смотрю, как в кино. А иначе, это будет простое кривляние, не имеющее никакого отношения к искусству, когда артист выходит на сцену не для того, чтобы проживать роль, а для того, чтобы демонстрировать себя и свои достоинства, у кого что есть. Если видит актер, то и зритель тоже будет видеть.

Старик допил рюмку, поглядел на юношу и ласково улыбнулся.

- Хочешь играть?

- Не знаю, - смутился юноша. - Может быть, потом.

Но старик схватил со стола какую-то толстенную книгу, быстро раскрыл ее и протянул юноше.

- На! Иди, читай вслух.

- На сцену?

- На сцену.

Юноша неуверенно взял книгу, покорно вышел на сцену и, волнуясь, прочел небольшой отрывок из какой-то пьесы.

- Теперь играй! - потребовал старик.

Юноша растерялся. Он недоуменно взглянул на старика, надеясь, что тот шутит, но старик был серьезен, а красавицы-актрисы, внимательно и оценивающе следили за ним.

- Я так не могу, - робко извинился юноша.

- Попробуй. Не бойся, - уговаривал старик. - Тебе понравится.

Что значит "играть" и как это делается, юноша не представлял. Оставалось либо отказаться, либо попробовать изобразить хоть что-нибудь в присутствии этих молодых красивых женщин, которые, признаться, сильно его волновали. Еще во время спектакля юноша влюбился в одну из них, в ее жгучие, слегка раскосые черные глаза, в которых кипела такая необузданная страсть, что каждый ее взгляд пронзал его точно молния.

- Играй, что помнишь, - напутствовал старик, - своими словами! Начинай!

Бедный юноша попытался начать.

С первых же слов, он почувствовал, что его собственный голос вдруг сделался чужим, непривычно и странно зазвучав среди возникшей тишины; все вокруг отвлекало его; не зная, куда деть глаза, он, наконец, уставил их в пол; сердце бешено стучало, а тело охватила предательская, нервная дрожь.

Мучительно вспоминая текст, он разболтанно заходил по сцене, нелепо размахивая руками и, декламируя то, что помнил из роли. Догадываясь, что со стороны, вероятно, выглядит чудовищно, и от этого еще сильнее смущаясь, юноша заспешил, скомкал концовку и, судорожно вздохнув, остановился.

- Ну, ладно, молодец, - похвалил старик. - Садись, отдыхай. Не все сразу.

Тем временем, сбегали за второй.

- Хотим танцевать! - капризно заявили девицы и устремились на сцену.

После третьей плясали все, и даже старик, не желая отставать, пустился в пляс.

Актриса с колдовскими глазами подошла к юноше и, обвив руками его шею, увлекла за собой. Едва их лица приблизились, она прижалась к нему, охватив его губы пьянящим поцелуем.

- Твои глаза, как голубые брызги! - жарко прошептала она.

Все это видели, а старик, лихо отплясывая, завопил:

- Сейчас нас всех изнасилуют!

- Хорошо бы! - поддержала одна из девиц.

В голове юноши стоял сладкий туман. Все произошло так неожиданно и замечательно, что он не мог в это поверить. Едва вновь зазвучала музыка, он устремился к актрисе, но она коварно отвернулась от него и, повиснув на шее кудрявого гитариста, прильнула к его губам с той же неистовой страстью, с которой мгновение назад целовала отвергнутого теперь юношу.

"Вот это да!" - подумал юноша, застыв на месте.

- Не грусти. Она со всеми так, - услышал он над ухом чей-то участливый баритон, - со стариком тоже. Она у него живет.

На мгновение юноша утратил дар речи. Кто-то бережно взял его под руки и, отведя в сторону, усадил на лавку.

- Уж я-то знаю, - заверил его баритон, принадлежавший толстяку с бакенбардами. - Они тут все друг с другом перетрахались, а старик к тому ж еще и голубой.

Юноша недоверчиво покосился на толстяка, но глаза у того были пьяные и честные.

- Слушай, парень, - обнял его за плечи баритон, - ты мне чем-то симпатичен и поэтому я хочу дать тебе один совет. - Он сделал паузу и пожевал губами. - Беги отсюда, пока они тебя не сожрали!

- В каком смысле? - не понял юноша.

- В таком. Сам думай, в каком, - таинственно заключил баритон и погрузился в молчаливую задумчивость.

Безудержная пляска угасала. Близилась полночь; гасили свет, убирали со стола пустые рюмки и чашки, прятали недоеденную колбасу. Утомленные девицы разом закурили.

Юноша почувствовал страшную усталость; виски ныли, словно кто-то невидимый пытался просверлить их насквозь.

- Устал? - услышал он голос старика и, подняв голову, мучительно улыбнулся.

Старик весело глядел на него и, казалось, был очень доволен.

- Приходи завтра. Придешь?

- Не знаю, - замялся юноша, - может быть.

- Ну, гляди сам, - позволил старик. - У нас посещение свободное.

Когда юноша вышел за дверь, яркая луна плыла в кружеве облаков; вокруг было тихо, лишь за деревьями шумел город.

Тем временем в подвале старик обнимал смеющуюся актрису.

- Что, Томочка, птенчик, думаешь, придет? - спросил он ее.

- Придет. Я чувствую, - ответила она и улыбнулась той зловещей улыбкой, какой улыбалась на сцене во время спектакля.

Но на следующий день юноша не пришел. Не пришел он и через неделю, и через месяц.

Иногда, по вечерам, он вспоминал свое приключение и поглядывал в сторону театра. Идти туда вновь ему не хотелось. Во-первых, из-за старика, а во-вторых, из-за той обидной истории с поцелуем.

Прошло полгода, прежде чем юноша вновь пришел в подвал и обнаружил там одиноко склонившегося над столом, печального старика.

- Здравствуйте, - сказал он, спускаясь по лестнице.

Старик чуть качнулся на высоком табурете и поднял седую голову.

- Здравствуй, дорогой. Хе-хе, - улыбнулся он. - Заходи, пожалуйста. Чайку хочешь?

- Спасибо. А где все? - спросил юноша.

- А кто его знает? - погрустнел старик. - Разбежались...

Юноша осторожно присел. Чашки на столе сверкали малахитовой плесенью.

- Понимаешь, нет? - встрепенулся старик. - Каждый думает, что без него студия погибнет и поэтому начинает вести себя соответствующим образом. Но это не так! Это глупость, произошедшая от недомыслия! - он полез в пиджак, вытащил из кармана пачку сигарет и, достав оттуда одну, бросил пачку на стол. - Им всем кажется, что они теряли здесь время, что все это нужно одному только мне! А ведь это я научил их всему, что они теперь знают и умеют: правильно ходить, говорить, думать и чувствовать! - он закурил, резко поднялся и нервно прошелся по залу. - Но они хотят только брать, хапать, а актер должен в первую очередь уметь отдавать, дарить людям то, что он накопил в своей душе и если он этого не умеет или не хочет, то, рано или поздно, он бросает сцену!

Старик налил себе чаю и отхлебнул.

- Да что говорить. Твари. Самые хорошие вещи из гардероба утащили, - он окончательно успокоился и сел за стол. - Ну, да ладно. Дурачье. Обидно. Дело-то интересное.

Юноше стало жаль студию, жаль тот вечер с танцами, вином и поцелуями. Он взял в руки гитару и, перебирая аккорды, решил, что пришел зря.

- Послушай, - оживился старик, и глаза его потеплели. - Так ты на гитаре играешь?

- Чуть-чуть играю.

- Вот хорошо-то! А я тут знаешь, хе-хе, стихи пишу. Может, удастся их как-нибудь на музыку положить?

- Давайте попробуем, - пожал плечами юноша.

Старик раскрыл широкую папку, достал исписанные листы, нервно кашлянул и протянул один листок юноше.

- На вот тебе, экземпляр.

Юноша взял несколько аккордов на гитаре.

- По-моему, хорошо, - заключил он. - И мелодия есть. Представьте нищего с шарманкой.

Он заиграл, поглядывая в бумажку и напевая слова.

- Класс! - восторженно зарычал старик. - Просто класс! У меня стихов много! Создадим ансамбль! Пойдем на телевидение! Прославимся!

Выбрали день и пошли.

Случилось это в феврале, когда снег в центре Москвы лежал между деревьями и у стен домов высокими темными сугробами.

В телецентре было многолюдно. Толчею усугубляла невероятная теснота помещения, в котором волновались, ожидая своей очереди, все желающие сниматься. Здесь были дети и взрослые, таинственные личности, целители и колдуны, бизнесмены и политики, собаки и кошки со своими хозяевами, бродячие поэты, певцы, танцоры, музыканты и бог еще ведает кто, словом, такое пестрое общество, какое может встретиться только в цирке и более нигде.

- У вас что? - спросил их шустрый блондин, вынырнув неизвестно откуда.

- Здравствуйте, - широко улыбнулся старик.

- Здравствуйте, - равнодушно ответил блондин и скрылся за дверью.

Его место заняла густо накрашенная девица, на лице которой косметика лежала такими плотными слоями, что соскоблить ее казалось столь же проблематично, как откопать Трою.

- Мы хотели вам песенку спеть, - объяснил старик. - Можно?

- Вы записывались? - строго спросила девица. - У нас только по записи.

- Нет. Вы понимаете, мы с концерта, и вот зашли, по дороге, - ласково соврал старик, поправляя бабочку.

- Ну, ладно, пойте, - холодно позволила девица.

Прождав два с лишним часа, томясь бездельем и волнуясь, старик и юноша попали в студию, где на них направили свет, прикрепили к одежде микрофоны и, наведя жерло телекамеры, разрешили петь.

Студия размещалась в небольшом вытянутом помещении с низким потолком и узкими стенами. В глубине, у дальней стены, стоял широкий кожаный диван. Ближе к съемочной площадке размещался оператор и усталыми, покрасневшими глазами безразлично взирал на происходящее вокруг. Слева от него, перед небольшим монитором, располагалась редакторша, а еще левее, окруженный нагромождением пультов и стоек, находился звукооператор - тот самый блондин, который первым встретился старику.

- У вас одна минута, - строго предупредила их девица-редактор. - Репе-
тируем.

Старик и юноша переглянулись, юноша дрожащими пальцами дернул струны и, с трудом шевеля одеревеневшими губами, пропел первую строчку. Старик зычно подхватил со второй. Первый раз спели без ошибок.

- Лишних десять секунд, - недовольно нахмурилась девица.

- Да ладно, пускай, - неожиданно заступился блондин. - Ну, пусть поют.

- Ничего не "ладно"! - разозлилась девица. - Тебе все равно, а мне отвечать!

Но тут дверь распахнулась, и в студию стремительно влетел высокий брюнет в клетчатом пиджаке.

- Привет, - развязно поздоровался он со всеми. - Как дела?

Не дожидаясь ответа, он направился к накрашенной девице и, обняв ее за талию, увлек на диван. Девица не сопротивлялась.

- Ну что, пишем? - спросил блондин, повернувшись к дивану.

- Пиши, - сдалась девица, игриво забыв о принципах.

- Подождите! - молодец в клетчатом пиджаке вдруг вскинул голову, хитро прищурился и, поглядев на старика и юношу, заявил:

- Я тоже снимусь!

Вскочив с дивана, он принялся рыться в пыльном реквизите, сваленном в углу.

- О! То, что надо! - воскликнул он, выудив из груды тряпья белокурый женский парик.

Водрузив его на голову, он улегся на авансцене в ногах у старика и, подперев рукой голову, скомандовал:

- Давайте!

Молчаливый оператор ткнул пальцем в объектив.

- Зритель здесь. Когда поете, смотреть в камеру. И не разбегайтесь. Ближе друг к другу.

Старик заметно помрачнел.

- Скажите, - вежливо поинтересовался он, поглядывая то на девицу, то на растянувшегося у его ног длинного молодца в женском парике, - а зачем здесь лежит этот молодой человек? Какой в этом может быть смысл?

Девица удивленно вскинула брови и взглянула на старика так, словно обнаружила в нем какую-то новую, несвойственную людям деталь.

- Картинка хорошая, - коротко объяснила она.

- Ну, пусть лежит. Что он вам, мешает, что ли? - вступился миролюбивый блондин, имевший, видимо, природную склонность к компромиссам. - Все. Тишина. Пишем, - он плавно взмахнул рукой. - Начали.

На втором куплете перепутали слова и сбились. Третий раз спели, как надо.

- Снято, - устало объявила девица. - Ваши фамилии.

Назвав фамилии, старик и юноша попрощались и вышли за дверь.

- Приходите еще, - отозвался блондин.

- Следующий! - громко крикнула девица, не вставая со стула.

Назад возвращались в хорошем настроении. По дороге купили коньяку, хлеба и огурцов.

- Мы обречены на успех! - воодушевленно кричал старик. - Соберем программу, запишемся и пустим в прокат! Да, что говорить, я сам пойду на рынок кассетами торговать! - разошелся он. - А, что ты думаешь? Силы уж не те, чтоб вкалывать.

Спустились в подвал; достали рюмки, разложили закуску и, налив сразу по полной, выпили стоя.

- За успешный дебют! - торжественно объявил старик.

Поставив рюмку, юноша почувствовал, как пол стремительно уходит из-под ног и рвется вверх. Мир сперва качнулся, а затем бешено завертелся вокруг него, словно он находился внутри огромного футбольного мяча, летящего в чьи-нибудь ворота. Не в силах удержать равновесие, он повалился навзничь, опрокидывая стулья и увлекая скатерть со стола. Зазвенела посуда.

Открыв глаза, он увидел над собой суровое лицо старика.

- Очнулся, - услышал он голос, звучащий откуда-то издалека.

"Что со мной?" - подумал юноша, пытаясь подняться, но не смог даже пошевелиться.

Голова старика сменилась головой Томочки. Ее широко раскрытые глаза дьявольски сверкали, длинные каштановые волосы были распущены и развивались. Она пронзительно захохотала, склонилась к нему и, хищно оскалив зубы, лизнула в щеку. При этом голова юноши качнулась, и в стороне он заметил участливого баритона.

- А вед�