За здоровьем!

 

Ковид, доложу я вам, штука препротивная.

Напасть небывалая, заграничная, ее так просто ничем не возьмешь. Видно долго кто-то голову ломал, пробирки смешивал, и наконец, достиг. Народ так и мрет. По всем каналам ежедневно докладывают, сколько граждан ни на жилье ни на пенсию больше не претендуют, а сколько еще упираются и койки казенные занимают. Случались, правда, и те, которые выжили…

Тут ведь, что главное обидно: одному — два раза чихнул и здоров, а другому — извольте, пожалуйста, прилечь в богоугодное заведение. Никакой справедливости. Тут все от организма зависит. Был у меня приятель, так тот зимой ходил в одной рубашке и в лютый мороз без шапки. Я, говорит, принципиально шапок не ношу, мне не холодно. И все ему хоть бы хны. Такой был крепыш, все дивились. Правда, умер от менингита…

Власти повсюду карантин, понятно, объявили, все поотменяли — концерты, спектакли, турниры, в метро и магазины пускают только в наморднике. По всему миру кинулись вакцины изобретать: Файзеры, Спутники, Эпиваки, Астрозенеки, Модерны (самое приятственное название!) и много чего еще такого разного. Кого берут эти вакцины, кого не берут... Кто, говорят, от вируса ничего, а от вакцины помер… В общем, что страшнее, вирус или вакцина, никто не знает и не говорит, но прививаться надо, деваться некуда. Ходили даже слухи, среди граждан с подвижной психикой, что вакцина — это жидкий чип, который в людей вживляют, чтобы ими управлять на расстоянии. Вроде зомби. А потом, случись надобность, кто-нибудь, к примеру, главный подает команду с пульта у себя там в бункере, и все тотчас его распоряжение выполняют, как медведи в цирке.

Слыхал я об одном проповеднике, которого не понятно с каких харчей понесло на далекие острова, населенные дикарями. Приплыл он к ним и ну обращать их в истинную веру. А те ни в какую. Им и с прежней хорошо. Упираются и обращаться никак не хотят. Чего он только ни делал, как ни старался, все впустую. Аборигены в него копья мечут вместо благодарности, не понимая, что им, остолопам, только добра желают. Известно, на то они и дикари, чтобы ничего не понимать. Тут-то и вмешались силы высшие. Оспа грянула. Дикарей косит, как траву серпом. А у проповедника откуда ни возьмись вакцина. Вот он этим безобразникам и явил чудо исцеления. И мало того, что всех обратил, так и земли к державе привлек. Государственный был человек.

Словом, вакцина — штука необходимая! Без нее никуда! Ни в театр, ни на курорт. Ажиотаж небывалый!.. Всяк свое хвалит, чужое хает. Известно, дело прибыльное…

Такого страху нагнали, что народ к исконным средствам потянулся. А некий врач израильский уверял, что исцелился одним лишь спиртовым окроплением. И популярность этим большую в сети приобрел.

— Накапайте, — говорит, — рюмку водки на подушку перед сном, и завтра будете как огурчик. Очень, — говорит, — этот вирус, спирту не выносит. Я, — говорит, — сам только этим и спасся.

Любопытно, думаю, презанимательное лекарство, нам вполне подходящее. Закупился я, натурально, на все свободные средства и беды не знаю. Да только миновать конфуза не вышло...

Как ни предохранялся я по рецептам сионских мудрецов, все впустую. И спиртовые пары вдыхал регулярно, и подушку на ночь горячительным смачивал, и каждодневно по вечерам внутрь принимал… Не помогло. Подцепил я энту заразу, а где — неведомо. Да и дело это, надо сказать, несложное. Проще некуда!.. Где хошь случиться может. Нынче, куда ни глянь, любой индивид по улицам сам по себе шляется, везде рот открывает да за все что ни захочет грязными руками хватается. Отсюда и безобразие. Будто сложно, после как пальцем в нос спутешествуешь, руки помыть … Для того на каждом шагу оросительные аппараты понатыканы. Подходишь к ним, руки предъявляешь, он тебе плюет на них чем-то вонючим, и свободен. Смело гуляй дальше, руки чистые. Так ведь нет. Спешат все, некогда им. Вот и доигрались...

Какой добрый человек на меня чихнул или в спину накашлял, не знаю… только заявляюсь я как-то раз в гастроном, а там шашлычок бараний готовят тут же прямо в печи, люблю, знаете, эти запахи аппетитные, взять-то не беру, не по зубам, а мимо пройтись, да ароматы вдохнуть, оченно любопытно. И вот подхожу я близенько, уже предвкушаю, слюну сглатываю, а только запахов нет!.. Там и пар, и жар, а принюхиваюсь — ничего. Будто нос отрезало. Вдыхать — вдыхаю, а приятности никакой. Я уж чуть носом по мясу не вожу — а оно не пахнет! Что за черт! Вот же штука!.. Мир целой краски лишился! Необычайное ощущение… Дай-ка, думаю, спробую кусочек. И купил-таки, и спробовал… Бумага бумагой! Никакого вкуса не обнаруживается. Тут уж я струхнул маленько, и поспешил в целительный ряд, где лекарство известное. Схватил что поароматней, крышку свинтил, принюхался — ничего, глотнул — ни вкуса ни запаха… Тут со мной головокружение сделалось, и все я осознал. Симптомы верные…

Кое-как до дому добрел и эскулапа вызвал. Пришла скоро девица в маске с клапаном, по длинной спице в каждую ноздрю мне воткнула, у меня глаза на лоб — чуть не до мозга достала, накрутила там чего-то, упаковала, велела ждать дня два-три, а сама бочком в дверь, шасть и нет ее.

Жду… Температуру меряю… И разные штуки нюхаю. Ничего ж не пахнет! Что носки, что одеколон — одинаково. Жара особливо нет, но уже кхекаю…

К утру телефон пликнул. Результат пришел. Готово дело. Ковид. Будто и так непонятно! Пишут: сидите дома безвылазно, к вам придут. И точно пришла, другая, в скафандре, вся замотанная, на глазах очки водолазные. Ужасу напущала:

— Здесь подпишите, приложение в телефон установите, за вами теперь следить будут круглосуточно вплоть до уголовной ответственности…

— Что и камеру, — спрашиваю, — установят для слежения?

— Нет, — говорит, — сами себя будете фотографировать смартфоном и отправлять куда надо по первому требованию… Вот вам, — говорит, — таблетки, четыре банки, принимайте по восемь штук за раз, а как станет хуже — вызывайте сызнова.

Сижу дома, таблетки лопаю. Жара нет, но кашель каверзный, и в голову стреляет… Ничего, думаю, сейчас таблетки подействуют… Таблетки хорошие, и много как! Пока порцию примешь, стакан воды выхлебаешь. Как же им не подействовать?.. Но всякое нюхаю — пока ничего… А на другой день закрутилась карусель: и жар, и кашель, и озноб-трясучка и дышать трудно, а главное в голову словно гвозди вбивают, по одному, этак, в минуту. Хорошие такие гвозди, добротные, так что глаз при каждом разе прикроешь… Дело худое. Вызвал эскулапа. Пришел парнишка. Глянул с опаской. У вас, говорит, лихоманка, я вас на КТ отправляю. И скорую сам вызвал. Ожидайте, говорит, а сам бочком в дверь и нет его.

Приехали быстро. Двое в скафандрах. Дядя за главного и девица с ним в панцире фигуристая, есть на что посмотреть, если б не амуниция. Разложили меня на диване, проводами обвешали, клеммы на меня понатыкали. Измерили то да се.

— Нет у вас, говорят, ни инсульта, ни инфаркта. А по виду и не скажешь… Прямо удивительно…

— Спасибо, — говорю, — за хорошие новости. Порадовали…

— Не за что, — отвечают.

Погрузили меня в стеклянную призму и повезли. Еду, кислородом дышу, слышу: сирена завывает, это, значит, меня без очереди везут. Исключительностью своей удовольствуюсь. Когда еще придется с сиреной да с мигалкою, да без очереди; это ж только для избранных, а я, стало быть, в самые избранные и угодил, хотя и при смерти…

Привозят куда-то.

— Ступайте, — говорят, — на третий этаж.

Ковыляю, а там уж все, натурально, в скафандрах. Как в фильме про инопланетян. Анкету мне суют под нос, говорят, заполняйте. А кругом такие же, как я, доходяги в кашле содрогаются, кто стоит, кто сидя доходит, а кто уже и прилегши благополучно. И все чего-то заполняют. Пригляделся, имена свои выводят корявыми буквами и другие сведения. А я без очков ихний бисер в упор не различаю. А очки, понятное дело, дома оставил. Кто ж знал, что тут процедура на поверку зрения? Что-то я там все же накалякал, отдал, как ни странно, приняли и повели. На столе операционном разложили, снова всего электродами утыкали, измерили, как положено, и опять куда-то потащили. Я уж взмолился, отпустите, говорю, меня Христа ради, я сам до дома доберусь и лечиться стану подручными средствами. А мне объявляют, что сие невозможно, дескать сатурация у меня ни к черту, и что, ежели меня сейчас отпустить, то завтра снова привезут, только вдвое худшем виде, чего они допустить никак не могут.

— У вас, — говорят, — легкая форма, всего двадцать пять процентов легких поражено. И как полагается, по заведенному: и булыжная мостовая и матовое стекло имеются в соответствующем количестве.

— А что, — спрашиваю, — эти булыжники и стекло… эта стеклобетонная конструкция у меня так и останется внутри, или же ее как-нибудь демонтируют?

— Не волнуйтесь, — говорят, — никакого бетона в вас нет, а это мы так называем, то, что в вас дышать не может.

— Вот оно как! — киваю. — Ну в таком разе я спокоен.

Знавал я одного кренделя, так тот два раза скорую вызывал с сильнейшим кашлем. Наизнанку человек выворачивался. Так первый раз ему поставили диагноз гастрит, а второй — желудочные колики, и только когда уж он додумался участкового вызвать из поликлиники, тут-то и определили, что у него воспаление легких. Чуть не окочурился. Два месяца в реанимации пролежал.

Затолкали меня в призму и снова куда-то повезли. А в призме две дамочки, опять же в скафандрах, только по голосу и понятно, что в возрасте, успокоили. Мы, говорят, уже переболели и, ничего себе, выжили. И вы, говорят, переболеете, главное вовремя обратились, теперь спасут, не сомневайтесь. Я конечно, не сомневаюсь, понимаю, что просто так ни за грош помереть не дадут, изрядно придется помучиться … Одно меня тревожит: за мной ведь следят, мне ж из дому отлучаться не велено. А вдруг хватятся? Где Садко? Нет Садка… Как это так — нет? Ну-ка, подать сюда Тяпкина-Ляпкина! Ляп по Тяпкину, тяп по Ляпкину, и привет, пишите письма, шлите апельсины бочками… Штрафов навыписывают и к мировому!.. Сколько случаев было! Правда-правда! Вышел человек в тапочках покурить на лавочку, а уж к нему летят с мигалками, в кутузку тянут, срок шьют… Зачем мне такое счастье? Позвонил куда-то дрожащими пальцами… Объясняю весь в наивности. А там уж про меня все известно! Мы, говорят, о вас все знаем и разнообразно за вами наблюдаем, не переживайте. Тут уж я совсем успокоился, кислороду глотнул и покатил в стационар.

Привезли меня, сдали с рук на руки. А стационар, я вам доложу, это бывший торговый центр в шесть этажей, каждый этаж с футбольное поле; на зоны все поделено и койками заставлено довольно плотно. Но это я после разобрал, а сперва меня в приемный покой завели и велели ждать. А в приемном уже с сотню человек в страданиях пребывают. Вызывают по фамилии регулярно, по мере освобождения коек, надо полагать. Народ, видно, как мухи выздоравливает… Примостился я на диванчике часу в десятом, вещички у меня зимние забрали, пижамочку выдали, тапочки… Сижу. А в голове стрельба такая!.. Словно петарды рвутся!.. Бородинское сражение идет... Вот час проходит, другой. Думаю, еще чуть-чуть, так ведь и ходули можно откинуть. Натурально, шарахает дед Кондратий нешуточно...

Тут какой-то санитарчик мимо меня прошмыгнул, я ему:

— Добрый человек, мне бы какую таблеточку… Очень уж в голову стреляет. Мочи нет.

— Подождите, — отвечает, — сейчас вас лечить начнут, тогда и попросите.

— Так ведь можно не дожить до счастья такого, — говорю. — Когда ж начнут-то?

— Потерпите, — говорит, — теперь уже скоро.

А я и сам понимаю, что скоро. А что скоро-то? Карачун наступит?.. Может, думаю, грохнуться на пол, как без чувств? Небось тогда сразу подберут и откачивать примутся… Так же помню, однажды, в кожно-венерологическом диспансере дело было, один ловкач явился с триппером, а там очередь часа на три, он в крик: я, мол, с острой болью! Погибаю! пустите, мол, без очереди, а не то прямо здесь разрыв мочевой аорты наступит. Известное, дело, когда ему провокацию вкололи… Повалился на пол, и ну кататься туда-сюда, как припадочный. И так вопил, так корячился, что люди куда более него заслужившие, и те в положение вошли и прониклись... Да и правильно сделали, надо сказать. Кому охота слушать такое три часа? А по мне, если уж случился гусарский насморк, то сиди и молчи, сокрушайся внутренне, а малодушие не обнаруживай, по заслугам и награда…

Наконец, часу этак во втором и моя очередь подошла… Позвали меня, к столику подвели и анкеты заполнять велели. А я смотрю: анкеты те же самые.

— Я уж заполнял, — говорю.

— Это вы там заполняли, — отвечают. — А теперь здесь надо.

Ну уж я спорить не стал, заполнил, как умел.

— А таблеточку, — спрашиваю, — дадите? А то очень в голову стреляет нестерпимо.

— Сейчас, — отвечают, — доктора вами займутся и все дадут.

— А вы что же, — спрашиваю, — мной не займетесь еще?

— Мы, — говорят, — администраторы, мы оформляем. А лечить вас доктора будут, у них и таблеточку попросите.

Тут я со своей непонятливостью обратно в приемный покой побрел и еще часа два перекантовался.

Не позавидуешь этим докторам! Нормальные-то люди, шофера али там слесаря, скажем, по ночам спят себе покойно, организмы свои изношенные восстанавливают, плотные ужины бурча переваривают, а кто и всхрапнет от удовольствия и избытка чувств… А доктора? Цельную ночь до зари людей спасают! Великая, надо сказать, профессия! Памятник бы им всем поставить! Себя для людей не жалеют, жизнями своими жертвуют и счастье от того получают великое, ни с чем не сравнимое… Только не все болезные успевают до них довлачиться… Кого и на погост оттащут из ожидания, а кто и сам домой побредет, рукою махнувши… Похожий случай приключился с моим дедом, когда однажды он надумал обратиться к дантисту. Записался он на прием, чин по чину, пришел, сел в коридорчике, шляпу снял, положил рядышком и ждет. Тут дверь кабинета открылась на щелочку, и он увидел в глубине человека в кресле, над ним другого — в белом колпаке и халате и с какой-то кривой клешней в руках, которой он прямо в рот тому человеку тыкал, а у того изо рта дым при этом валил столбом… Посмотрел дед на все это, крякнул, шляпочку свою взял аккуратненько и бочком-бочком да к выходу. И больше с тех пор ни по каким врачам не ходил. Так и прожил с одним зубом до глубокой старости.

В начале четвертого, — когда я уж и рукой махнул, и помереть уже не страшно, все ж лучше, чем такие муки терпеть, — меня с дивана подняли и повлекли. Завели в отсек герметический, опять всего обмерили по всякому, все параметры сняли, крови откачали пробирки три.

Я говорю:

— Мне бы таблеточку…

— Подождите, — отвечают, — еще немного. Уже недолго осталось… И врачи за вас примутся.

— А вы кто? — интересуюсь.

— А мы санитары. Потому, мы, конечно, выслушать вас можем, но лекарства назначать не в праве. Это только докторам позволяется.

Ну это и понятно. Мало ли на каком рубеже излечения меня ударчик хватит? Пока я у них, им и отвечать, а сдали с рук на руки, и гора с плеч.

В шлюз меня впихнули и дальше по этапу, как полагается. На лифте вознесли, иду словно по полю, ширь кругом, полумрак, койки рядами в даль… Пустых множество. Наконец и с людьми попадаться стали. Кто кашляет, кто храпит, время-то ночное, темное.

— Вот, — говорят — ваша. Располагайтесь.

Лег я, говорю:

— Таблеточку нельзя ли?

— Сейчас, — говорят, — обождите.

Сестрица ко мне подошла.

— Сейчас, говорит, — врач вас осмотрит.

— А таблеточку?

— У него и попросите. А я вам пока катетер поставлю.

Воткнула мне в руку иглу с трубкой и ушла на пост.

Лежу проткнутый, с трубкой, себя жалею… На соседнюю койку азербайджанского деда подложили. Я его еще в приемном заприметил:

— Ах, какой, — говорит, — у нас президент! Ах, какой! Орел, а не человек!..

— Что такое? — спрашиваю. — Кто нечеловек?

— Ах, какой молодец!.. Он им так и сказал: не хотите жить в мешке, будете жить в кишке!..

— Кому говорит?

— Им говорит.

— А они кто?

Тут он смотрите на меня, как на полоумного и спрашивает:

— Ты в Баку был?

— Не был.

— На, смотри, — и телефон мне свой сует с роликом про Баку.

Посмотрел я одним глазком, второй у меня от треска в голове прищурился.

— Да, — говорю, — знатно. Только такую рекламную клюкву можно о чем угодно снять, о любом городе, даже о Воркуте. Это дело известное. В тридцатые годы, — говорю, — и про Беломорканал и про канал Волга-Москва такие фильмы снимали — закачаешься. И все счастливы в созидательном труде и поют, и любят, и куда-то стремятся, а на деле, столько народу там полегло, что не до смеха. Все берега крестами усеяны.

Тут врач пришла в панцирной броне. Глаза из-под очков сверкают. Восточная женщина. Их, видно, в столицу кинули на усиление. Своих эскулапов нехватка.

— Как вы, — спрашивает, — себя чувствуете?

— Плохо, — отвечаю, — в голову очень стреляет. Мне бы таблеточку…

— Сейчас дадим. — И сестричке указание дает: — Сюда капельницу и кислород. — И еще какие-то слова непонятные произносит.

Тут ко мне вешалку с крючком подкатили, пакет полулитровый прозрачный с трубкой подвесили, и мне в катетер воткнули.

Лежу всасываю.

— Вот вам. — Открываю один глаз, гляжу: таблеточка. — Под язык.

Запускаю под язык эту кислятину, через пять минут язык как желе, но голову отпустило. Боже мой! Какое счастье-то!.. Перестали гвозди вколачивать! Глаза открылись! Оживаю... Тут уж я огляделся.

Вокруг меня человек полтораста положено, все поле на отсеки поделено, в каждом по шесть коек за низкой перегородочкой, так что всех видно, но деление присутствует. По центру зала врачебный пост, столы с компами, а народ вокруг рядами разложен.

 

Просыпаюсь утром, завтрак на прикроватном столике, смотрю: соседи поднялись и уже налопались. А тут и каша, порция солидная, и яйцо, и масло, и хлеб, и яблоко, и соки и воды, хоть упейся… Публика кругом возрастная, пенсионная. Не успел я доесть, как мне опять капельницу ставят, а соседа пристеночного к выписке готовят. Катетер из него вынули, переодели, вещички он в пакетик сложил, и сидит ждет, когда выпустят. Только заминка у них вышла по какой-то причине. Вот сидит он час, другой, третий, время обедать, а на него уже не несут… Он скромно интересуется:

— Что же это такое? — говорит. — И не кормят, и не выпускают. Никак про меня забыли…

А на обед насыщение идет полным ходом. Кормят, как в самолете, чуть не вдвое супротив того, плюс еще и первое, а соки-воды — это уж я молчу, хоть залейся! Хлеба четыре куска и фрукты… Кормежка на убой, видно, чтобы уж люди порадовались напоследок. Все вокруг него лопают, а он только глазами хлопает. Позвали санитара для разъяснения.

И тут у него с расстройства температура подскочила.

— Чего-то меня, — говорит, — колбасит…

Смерили, тридцать восемь с половиной. А он трясется весь, как в лихорадке, зубами щелкает. Тогда его опять раздели и укол засадили жаропонижающий.

— Рано, — говорят, — вам еще выписываться. Полежите у нас еще недельку.

Ковид — штука коварная… До вечера он проспал, как убитый. А проснулся, встал словно после купания, высь мокрый; майка, простынь, матрас — все хоть выжимай. Поменяли ему постель, ужином накормили и проводили в глубокий сон до утра.

А прежде полдника, то бишь сразу после обеда, вышла врач в скафандре, встала в серединку прохода, чтобы ее лучше слышали, и говорит:

— Граждане пациенты! наша задача вас лечить, а ваша — лежать на животе. Потому как лежа на животе легким очищаться сподручнее. И если вы этого не понимаете и выполнять не станете, то место вам не здесь, а в палате для умалишенных или в морге.

И вот я ем, сплю, на животе лежу исправно, вечером мне еще капельницу воткнули для полноты ощущений. А из другой руки кровь берут на анализы. В одну руку вкачивают, из другой выкачивают. Лежу фильтрую… К ночи за день выспался. Слышу сосед, что наискось от меня, пузатый такой, на дорожного инспектора похож и по физиономии, храпит, аж заливается, шедевры выдает колоратурные, вдруг у него видно во сне сюжетец наметился, возможно, криминальный:

— Хыр… хр-р-р… Лопату не забудь… слышишь… лопату! — это он кому-то скороговоркой указание дает. — Лопату, хр-р… лопату возьми…

Может, он червей копать собрался для рыбалки… может золото искать? Может, тещу хоронить… Сон — дело тонкое. Вот одной даме, например, целую неделю снился Владимир Высоцкий, правда, без гитары. И она его во сне каждый раз спрашивала: «Как же так, Володя? Зачем же ты так пил? Неужели из-за того, что тебе не давали ролей?» А он посмотрит на нее, как на дуру полную, рукой махнет: «Эх, — вздыхает, — ничего-то ты не понимаешь».

На третий день утром просыпаюсь, смотрю на руки, а они с голубым отливом, то есть не розовые или бледные, а, натурально, синюшные, как небо в дымке. Перепугался я, и бежать на пост. Картина необычная…

— Что это? — спрашиваю. — Как понимать эту расцветку?

Врач меня резиновыми клешнями ощупала, через очки осмотрела, молчит. А санитар, веселый такой парнишка, большой шутник, говорит серьезно:

— Я знаю, что с вами… Это вы в Шрека превращаетесь!..

Наконец и к врачу речь вернулась, советует:

— Вы походите полчаса, потом кислородом подышите…

А с этим кислородом вышла история. Трубки медные под потолком протянуты, у изголовья краник, открываешь и дышишь через маску. Подышал, краник закрой, оставь другим подышать. Кислород в дефиците, всем надо. А я по первости и слабости краник закрутил неплотно… Так подскочила, хрупкая, стройная, хоть и в скафандре, глаза сверкают:

— Что вы, — говорит, — неплотно закрываете!

Я говорю:

— Слабость большая… сильней не могу.

Она так завернула, что я потом еле отвернул.

— Я могу, а вы не можете? — укорила несчастного и пошла дальше всех лечить.

А ночью вдруг будит меня:

— Анализы мне ваши что-то не нравятся… Отправляйтесь-ка на КТ, если все плохо, то я вам другое лекарство назначу...

Видно мои синие руки ей не понравились, будет перекрашивать.

Повели куда-то во тьму, на лифте вниз, разоблачили, запихнули в установку, просветили, что следует, обратно вернули и в койку уложили.

Только задремал. Опять будит:

— Будем продолжать по-прежнему. Другое лекарство не требуется.

И правда, на следующий день руки побелели, стали похожи на прежние человеческие.

Азербайджанца на третий день недолеченного выпроводили. У него полиса нет, не положено, езжай к себе в Баку лечись.

А мне на пятый день говорят:

— Мы, — говорят, — в вас главную инфекцию изничтожили, вирус ухайдокали. Теперь вам лучше домой перебираться, и самому долечиваться. Оно и полезнее, и воздух здоровее, а тут вы, кроме своей, чужой заразы, того и гляди, нахватаетесь...

— Золотые слова, — говорю. — Выписывайте!

Очень я их этим своим решением порадовал.

Собрался быстро, вещички мне вернули, посадили в автобус и аж до самого моего дома прокатили. Спасибочки! Съездил за здоровьем!..

Теперь хоть и звенит в ушах и пузо отросло и давление под потолок, но ведь на то оно и здоровье — ценность великая, — чтобы его беречь, преумножать, а потерявши искать и далеко за ним ездить…