Портал | Содержание | О нас | Авторам | Новости | Первая десятка | Дискуссионный клуб | Чат Научный форум Первая десятка "Русского переплета" Темы дня:

Мир собирается объявить бесполётную зону в нашей Vselennoy! | Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад? | Кому давать гранты или сколько в России молодых ученых?

Будем говорить откровенно. Я, конечно, не берусь утве-рждать, что ваш муж безнадежен...

Я понимаю, доктор, - глухо, но вполне спокойно отоз-валась женщина.

- Мы еще так мало знаем о психике!.. Едва-едва постигаем азы...

- Я люблю его, - сухо проговорила женщина.

- Как долго вы собираетесь его лечить?

- Вы задаете невозможные вопросы. Если все окажется хорошо, лучше, чем мы думаем...

- Дома он рассуждал вполне здраво.

-Это еще ни о чем не говорит.

- Когда он был со мной, никто бы, кстати, и не заподозрил...

- К сожалению, вы не всегда и не везде могли его сопровождать. Нет-нет, не надо объяснять, я понимаю... Но при всем при том... Знаете, людям дана великая способность заблуждаться. Вы не находите, что мы все живем немножечко в идеальном, идеализированном мире? Нам в нем - спокойней, что ли... И когда кто-то либо что-то диссонансом входит в этот милый мир...

- Нет, - сказала женщина и холодно, почти враждебно взглянула на врача. - Я никогда, особенно в последние годы, не обольщалась.Я пыталась скрывать от него, от других... Ведь люди злы на язык.

- Как раз это его и погубило. Если бы вы обратились к нам раньше...

- Я думала, само пройдет... - женщина качнула головой и снова стиснула платок.

- Господи, когда вы отучитесь бояться врачей?!

- Врач врачу рознь, - неопределенно пожала она плечами. - Я имею в виду...

- Специализацию?

- Да.

- Ну, конечно! - казалось, это его задело. - Ожог, ранение, простуда - тут пожалуйста!.. Но как только речь заходит о психике... Ах, оставьте! Не вы одни.

- Он сам не хотел, чтобы я обращалась к врачу. Уверял, что все в порядке...

- О, еще бы! Никаких проблем!.. А сам при этом трезвонил кому попало, что он-де - Шекспир, гений, и может завалить театры драмами, какие нам еще не снились. Это, по-вашему, но-рмально?

- Но он действительно - талантливый человек! Если не больше...

- Вот как? Почему же тогда везде отвергали его рукописи? Почему многие вполне серьезные и, надо думать, непредвзято мыслящие литераторы называли его неуемным графоманом? Почему? Может ошибиться один человек, два, ну, пять! Но когда такое, с позволения сказать, "заблуждение" превращается в общую точку зрения...

- Вы прекрасно знаете, как она изменчива...

- Сейчас мы не об этом. Факт налицо.

- Его обвиняли в какой-то несовременности, - тихо проговорила женщина. - Да-да, в несовременности, в отсталости и наивности взглядов, в тяжеловесности письма, уж чересчур литературного, в излишней театральности, в отсутствии положительного героя... Хотя сам он говорил, что все его персонажи положительны - других в жизни просто не бывает... А то, что у каждого есть свои слабости и недостатки, что все великие дела рождаются из столкновения добра и зла, пускай и неосознанного, - это закон жизни. И, чтобы сказать правду о ней, не становясь ничьим врагом, необходимо быть бесстрашным, добрым человеком.

- Таковым он себя, бесспорно, и считал?

- Не знаю. Скорее, наоборот. Он как-то сказал, что доброта к веселости не располагает и ярый оптимизм рождается по скудости ума. Да, фанатичный оптимист - опаснейшая тварь среди людей, так как не может трезво рассуждать, а претендует на немалые заслуги...

-А он кого-то называл?

- Да! Тут он сыпал именами, датами... Ну, например, апостол Павел - чудовищная и по сей день не разоблаченная фигура в человеческой истории... Ведь это он, по тайному заказу Римского сената, придумал нам Христа, которого мы знаем... А Христос-то был другим, совсем другим... Или еще... Вот точная цитата из него: "Русь... Хазарский край... Страна изгоев, хамов и убийц".

- Довольно спорная идея. Впрочем, не берусь судить... - Врач перелистнул несколько страниц лежавшей перед ним истории болезни. - Вот тут, - он постучал пальцем по бумаге, - ваш муж сообщил, что его просто не понимают. Или делают вид. Оттого и гонят...

- Он мне тоже говорил.

- Но не кажется ли вам, что здесь-то собака и зарыта?! А? Непризнанный гений, мания величия, комплекс эдакой ущемленности - во всем... И имя-то какое себе выбрал - Уильям Шекспир! Тоже, знаете, небезынтересно... Ведь настоящее его имя - Глеб Сысоев?

- Да. Самое заурядное.

- Ну, это уже дело вкуса... - врач отодвинул папку. - Вы поженились...

- Двенадцать лет назад. Теперь уже - почти тринадцать. Без двух месяцев...

- Детей у вас нет...

- Он не хотел. Почему-то боялся. Твердил без конца о ка-кой-то опасности, несовместимости...

- Чего с чем?

- Не знаю. Он не объяснял. А я и не допытывалась... То-лько месяц назад он случайно обронил что-то насчет межвременных альянсов и непредвиденных последствий, если от разных культур появятся дети...

- Так-так, - встрепенулся врач и, вновь придвинув к себе историю болезни, принялся поспешно в ней записывать. - Это уже что-то!..

- Вот, собственно, и все... Помню, тогда он вдруг умолк и... всё. С тех пор ни разу...

- М-да... Странности - прелюбопытные, - пробормотал врач. - Ну, а работал он...

- На мебельной фабрике. Краснодеревщиком.

- Понятно... И по вечерам - писал?

- Да.

- Р;одственников у него нет никаких...

- Абсолютно. Так он говорит... А мне, признаться, и в голову не приходило проверять... Когда мы поженились, он был совсем одинок.

- О своей жизни, как я понял в прошлый ваш визит, он не любит распространяться.

- К сожалению. Я несколько раз пыталась завести с ним об этом разговор, но он только отшучивался. Или просто молчал. Друзей у него очень мало. Да и друзья-то они больше по названию!

-Это я знаю, - кивнул врач, и лицо его приняло озабоченное выражение. - Грустно, конечно... На каком языке он, простите, сочинял?

- Когда как... Примерно - пятьдесят на пятьдесят. И на русском, и на английском.

- А сочинения вашего мужа непосредственно с шекспировскими текстами никто не пытался сопоставить? Ради любопытства...

- Так из-за этого все и смеялись над ним!

- Вот как?!

- Да, утверждали, будто бы такого плагиата еще сроду не бывало.

- Ну, я полагаю, это чересчур. Люди любят перегибать палку. Я ведь тоже кое-что прочел... По-моему, он не бездарен, что бы там ни говорили. Но, увы!.. - сокрушенно вздохнул врач. - Вы, кажется, упоминали, что ни одного буквального списывания у него нет?

- В том-то и дело!

- Вы очень долго тянули, - как бы между делом, заметил врач. - Так не нельзя... Придите вы, ну, хоть на несколько лет раньше...

-А что тогда?

- Ведь мания величия у него развилась только в последнее время...

- Да, но он и прежде писал.

- Но никому не показывал! И не кричал налево и направо: я - Шекспир!.. В самом начале, едва появились первые симпто-мы, вы обязаны были обратиться к нам. Впрочем, что теперь об этом говорить...

- Доктор, вы поможете ему? - сейчас она смотрела на него со страхом и мольбой.

- Постараемся. Медицина не стоит на месте... Все, что в наших силах, мы сделаем. Испробуем разные варианты. И, в ча-стности, такой...

- Какой, доктор?

- Вы слышали когда-нибудь об игротератпии?

- Нет.

- Подари на прощанье мне билет

На поезд куда-нибудь.

Мне все равно, куда он пойдет,

Лишь бы отправиться в путь... - νеожиданно вполголоса продекламировал врач. - Это - стихи Лэнгстона Хьюза... Жил на свете такой поэт... Не самый скверный и не самый глупый, смею вас уверить. И - не смотрите на меня так! Я не сме-юсь. Просто в этих строчках, если хотите, - вся суть. Подоплека, что ли...

- Не понимаю...

- Объяснять долго.

- Все же постарайтесь.

- Вы думаете, это что-нибудь изменит?

- В моем отношении к вам?

- Господи, при чем здесь я?! К лечению! К тем возможным направлениям...

- Наверное. Мне еще нужно разобраться... Мне! Понима-ете? И, видит бог...

- Ну, хорошо, - врач коротко кивнул. - Я... постараюсь объяснить...

- Наконец-то! - звительно воскликнула женщина.

- Да, постараюсь... - повторил врач, деланно игнорируя всплеск ее эмоций. - Итак. Игротерапия - это прием, когда бо-льным дают выговориться, выразить себя до конца. Это, действительно, своего рода пропуск, билет на поезд реализуемого подсознания. Вы утверждаете, что вы - Наполеон? Прекрасно! Вот вам армия, вот вам мундир, вот вам декорации. Будьте Наполеоном! Вживайтесь в образ, как хотите. Это долгий, трудный спектакль... Нужны статисты, актеры - впрочем, нам помогают сами же больные... И вот, пока спектакль идет, мы смотрим, пытаемся выяснить, почему этот человек решил стать именно Наполеоном. А когда причина известна, можно и лечить... Так вот, вашему мужу мы предложим на время стать действительно Шекспиром. Создадим ему всю обстановку... Своеобразное перенесение в другую эпоху... Это даже забавно. Тут-то мы и по-смотрим... Но, учтите, все это время - с вашей стороны - никаких контактов с ним. Ни встреч, ни писем... Ничего! Абсолют-но ничего. Чтоб не нарушилась иллюзия... Это крайне важно - νе нарушить...

- Как? Вообще - ничего? - неподдельно испугалась же-нщина. - Но... сколько это будет продолжаться?

- Если бы я знал! - развел руками врач. - Тут все зависит от него самого.

- Он не вынесет этого, - произнесла она решительно. - Не сможет.

- Αоюсь, наоборот. Ему будет очень хорошо. Куда лучше, чем теперь... Он ведь станет как бы самим собой! Пусть на время, но все же...

-Это необходимо?

- Я затрудняюсь ответить однозначно. Это - желательно, потому что дает какой-то шанс...

- Ну, хорошо, - проговорила она, наконец. - Я не спорю. Будь по-вашему. Я постараюсь его не тревожить. Но, боже мой!..

Какой же праздник, каких дел суета еще так могут зак-леймить!..

Я думал, они поверят, поймут... Почему же они так жестоки?! То, что писалось четыреста лет назад, повергает их в священный восторг. Они твердят, что те трагедии не знают временных границ. То, давнее, останется жить вечно. Я попытался воскресить его, бессмертный дух наделить плотью, дать ему скелет... И что же? Мне говорят: твои писания мертвы. Ты - жалкий плагиатор, графоман. Вот если бы Шекспир действительно явился к нам... Мы б сразу поняли, что это - он!.. Я возражал, я объяснял, что все они - слепцы: Шекспир и я - одно лицо! Шекспир бессмертен? Ну так вот он я! Тринадцать лет прошло...Теперь я стар. Советуют: смените роль, еще не поздно. Го-споди, при чем тут роль?! Не собирался я других играть. Я лишь пытался быть самим собой. Да. Испугался, что все написанное с неизбежностью уйдет со мной в могилу, и полез в рукопашную - с поднятым забралом... Лучше бы молчал! Тринадцать лет впустую... Долго, кропотливо лепил я эту вазу, отделывая каждый штрих, каждый завиток, и радовался про себя: какой подарок я готовлю людям!.. И вдруг - одним ударом - ваза опрокинута, рассыпалась на сотни тысяч черепков, и все увидели, что это - просто глина, бесформенная груда, из которой ничего уж не слепить... Она тверда и хрупка... Я перестарался, пережег ее - безумец, право же, безумец!.. И - трус. Постыдный трус. М-да... Поделом!

- Вы знаете, у меня возникла идея. Думаю, Билли, она придется вам по вкусу.

-Я вам верю, доктор, - произнес Глеб ободряюще. - Как вы решили, так и будет.

- Вот и чудесно, - просиял врач. - Тогда, надеюсь, мы с вами быстро сговоримся. Я тут подумал: а не организовать ли нам свой театр?

- Театр?!

-Аменно! Нечто вроде "Глобуса". И репертуар составят ваши пьесы!

- Постойте-постойте... - медленно проговорил Глеб. - Вы предлагаете... Да? Здесь? Но - актеры!..

- Об этом не беспокойтесь. У нас есть несколько выздоравливающих артистов - люди вполне профессиональные. Да и любители, надеюсь, сыграют с немалым удовольствием и не так уж плохо. Если захотите, можете и сами сыграть какую-ни-будь... даже не какую-нибудь, а - главную роль! Это уж решать вам, Билли, вам... Так что?

- Мои пьесы, спектакли... О, господи! - прошептал Глеб и на мгновение закрыл глаза, чтоб врач не заметил их предательского блеска.

- Υотя бы здесь, - пробормотал он, ощущая небывалый прилив сил. - Пусть - здесь! Все равно... Но сам поставлю. Сам! Что захочу!

- Конечно, - хитро улыбнулся врач. - Я думаю, Билли, это будет не так уж и плохо?

- Я докажу вам, - Глеб посмотрел на врача в упор. - Непременно! Докажу, что все они, - он презрительно махнул рукой в сторону окна, - ничего не понимали. Просто не хотели понимать.

- Я очень надеюсь на вас, Билли.

- Да, докажу, - угрюмо повторил Глеб. - Жалкие глупцы! Желают поклоняться лишь тому, чего уж нет. А стоит только это прошедшее сунуть им под нос как дело нынешнего дня - они не узнают, отказываются принимать. Вот парадокс, достойный всех времен!

- Ну, Билли, не судите их так строго, - врач снисходите-льно похлопал его по плечу. - Чтобы понять гения, нужно время. Понять и по достоинству оценить. Тогда, четыреста лет назад, вас тоже, кажется, не больно чтили? А? Простой актер - и только... Не претендовавший даже на большие роли... Сочинял пьесы на потребу дня...

- Вы правы, доктор. Я начинаю как-то забывать. Печально, разумеется... Но, знаете, когда живешь, окруженный собственной посмертной славой... Мнишь, что и живого тебя должны боготворить. Перестаешь ощущать всю пропасть времени... Это нервы, доктор. Я устал.

- Оттого-то я и предлагаю организовать здесь театр. Вы постоянно в напряжении... Нехорошо! Конечно, вам нужна разрядка. А в успехе я не сомневаюсь. Да и больным, по правде говоря, вы немало поможете. Это ведь так важно - отвлечь нес-частных от их недугов...

- Когда начнем?

- Да хоть сейчас! Только, подождите еще минутку, я наве-даюсь в соседнюю палату. А потом мы пойдем с вами отбирать актеров. Гамлета, Лира, Отелло...

- Нет, - отрешенно покачал головой Глеб. - Никаких старых пьес.

- А как же?

- Теперь все будет по-другому...

- Простите, но... я что-то не улавливаю... Ведь у театра должен быть репертуар...

- Ηачем же повторяться, доктор? Если позволяет ситуация... Нет-нет, я буду ставить новую пьесу, последнюю... Это - итог. Всей моей жизни. Черта...

- Ну уж - и черта! Придумаете тоже!.. Хотя... Вам, разумеется, виднее... Теперь все в ваших руках. Действуйте! Впрочем, простите, я сейчас...

- Вот чудеса! - пробормотал Глеб, когда врач скрылся в соседней палате. - Неужто он в меня поверил? Он... да еще - моя жена...

- Отчего же, мистер Шекспир? Я в вас тоже верю. И вов-се не по долгу службы.

- Что, не узнаете, а, мистер Шекспир?

- Признаться, не припомню.

- Ай-ай-ай... - укоризненно покачал головой брюнет. - Совсем нехорошо!.. Кристофер Марло к вашим услугам. Слыша-ли, надеюсь?

- Кристофер? - Глеб невольно отступил на шаг. - Бог мой! Но как же...

- А очень просто! Как я попал сюда - ведь верно? Тем же манером, что и вы, милейший друг. Через парадный вход. Ну, а точнее... Люди не верили, что вы Шекспир, а я имел неосторожность заявить, что я - Кристофер Марло. Как-то так само собой случилось... Треснул, правда, для пущей убедительности, кулаком по столу - и вот я здесь. Банальная история. Для дешевых сплетен.

- Ну, не знаю, не знаю, - пожал плечами Глеб. Этот наг-ловатый тип начинал действовать ему на нервы, хотя, конечно же, и вправду - несколько напоминал... Да, очень давняя, почти забытая встреча... - Однако, как я посмотрю, вы тем не менее спокойны!..

- А что же еще делать? Больше того, признаюсь, такое положение вполне устраивает меня. Теперь-то я смогу писать, что захочу! И никто уже не прыснет в кулак, когда я назовусь. Тут и не это - в порядке вещей.

- Здесь - да. К сожалению. Сложно привыкнуть... Прос-тите, ваш глаз...

- Так, стычка.

- Тоже здесь?

- О, нет! Гораздо раньше. В жизни! Когда имя Кристофе-ра Марло еще что-то значило!

- А теперь? По-моему, лишь теперь - теперь! - θ начинается...

- Здесь все кончается. Дальше отступать некуда. Или у вас припасены другие варианты?

- Когда наконец чувствуешь, что можно быть самим собой, действительно - это предел. Какие еще варианты?! Если бы только не здесь...

- Еще бы, милый друг, еще бы! Старина Кристофер Марло знает, что говорит, - самодовольно ухмыльнулся брюнет, но, оглянувшись, тотчас приложил палец к губам. - Тс-с-с... До-ктор идет!.. А вот тогда - да! - вдруг громко и решительно заявил он. - Тройка, семерка, туз - шведская миловидность. Корень квадратный, грудь волосатый. В противном случае - инсу-лин. - Он весь как-то поник и медленно пошел прочь. Но напос-ледок, через плечо, все же успел бросить: - Возьмите меня к себе в труппу, а, мистер Шекспир?

-Атак, я свободен, Билли. На сегодня - все! - весело проговорил врач. - Займемся вашим театром?

- Было бы неплохо...Я тут и сам без дела не сижу. Один уже просился в труппу.

- Кто?

- Да вот...

- А, это наш новый пациент, - с охотой пояснил врач. - Безобидное создание. Вы только подумайте, Билли, он разыгры-вает болезнь, которой у него вовсе нет. А лечить-то его надо, правда, совсем от другого... Возомнил, бедолага, что он - Кри-стофер Марло! Пора, говорит, взять верх над Шекспиром - потому-то я и здесь. Каково?!

- Придворный трагик... Не в этом ли залог скорейшего за-бвенья?!

- Его, однако, не забыли...

- Σ Истории свои причуды, все и не понять... Но он проси-лся в мою труппу! Разве он тем самым не признал моего прево-сходства?

- А вы тщеславны, Билли. Знаете, он тут как-то - да-да, едва только поступил, вчера! - заметил: позвольте мне сыграть в любой шекспировской пьесе - и я наполню свою роль таким высоким смыслом, какой Шекспиру и не снился. Хоть я и не актер. Но я зато - Кристофер Марло!

- Похоже на него. Что ж, я найду ему место в новой пьесе. Да и сам сыграю в ней... Посмотрим, какой смысл он вдохнет в свою роль.

- А что за роль, если не секрет?

- Он сыграет самого себя. Каким он был всегда. И будет жалок, уж поверьте.

- По-моему, Билли, вы хватаете через край. Не стоит раз-дражаться. Между нами, он даже обрадовался, когда узнал, что вы - здесь.

- Серьезно? Вот чудак! Нет, я обязательно дам ему роль. Пьеса почти готова...

- Как называется?

- Пока не знаю... Да и не название в конце концов решает дело! Ведь оно необходимо только, чтобы как-то зрителя прив-лечь, а в сущности... Короче, это будет хроника. Последняя в моей жизни...

- Ого!

- Я, правда, не уверен - лучшая ли... Впрочем, автор су-дит обо всем предвзято...

- Ψекспиру не дано писать плохо, - мгновенно отпариро-вал врач.

- Прекрасно, доктор! - воскликнул Глеб, дружески похло-пав врача по плечу. - Вы начинаете сомневаться! Вы далеко пойдете!

- Не понимаю.

- О, это большой профан в своем деле. Увидите, и года не пройдет, как вся Европа будет трепетать от одного лишь име-ни его! - рассмеялся Глеб. - Это я о себе. Я был профаном и, как любой профан, не сомневался. И в результате - встретил вас... Вам моя участь не грозит.

- Билли! - укоризненно сказал врач.

Что - Билли?!

- Жоржик, - негромко позвал тот. Мужчина вздрогнул и поднял голову. - Жоржик, - повторил врач, - ведь ты по про-фессии - актер? Киноактер? Да, милый?

- Бабы, они и в Африке - дуры.

- Жоржик, не томись, они к тебе больше не придут, - успокоил его врач. - Ну, скажи, ты хочешь сыграть Гамлета? У те-бя будет Офелия...

- Бабы... - твердо возразил мужчина.

- Не бабы, дружок, а Офелия, - ласково поправил врач, - Она влюбится в тебя, и ты ее полюбишь... Всей душою... Ну так как?

- Влюбится... - мечтательно пролепетал мужчина. - В меня... Бабы, они...

- Нет-нет! - замахал руками врач. - Успокойся. Ты же знаешь, они тебя не тронут. Понимаете, - обратился он к Глебу, - у него шок. После того, как он сыграл заглавную роль в фильме "Пятьдесят невест капитана Иванова", ему мерещятся всякие химеры...

- Какой же из него Гамлет, доктор? - усмехнулся Глеб. - В моем старом "Глобусе" был похожий актер. Он играл Отел-ло. Зрители рыдали.

- Отлично! Отелло - так Отелло. Его, главное, сейчас уговорить. Ему необходима полная разрядка... Жоржик, ты возь-мешься за эту роль?

- Отелло... - задумчиво сказал мужчина, и пальцы его алчно шевельнулись, сдвигаясь в кольцо. - Ох-хо! Бабы, они и в Африке!..

- Договорились, - поспешно прервал его врач. - Отдыхай. Пойдемте, Билли. Что ж, Кристофер, Жоржик, вы - как ви-дно, это лишь начало... Надеюсь, ваша труппа не ограничится тремя актерами?

- Человек пятьдесят, не меньше, - ответил Глеб. И сов-сем тихо добавил: - Труппе хватило бы и одного актера... Но что делать, если в пьесе так много уродов?!.

- Ваш муж вполне освоился у нас. Больные ему доверяют и относятся к нему почтительно, как к настоящему Шекспиру. К гению, если хотите...

- Видимо, он просто утешился тем, что хоть безумные смогли распознать истину.

- Как вы сказали? - врач недоуменно вскинул брови. - Истину? Но ведь это фарс, игра!

- Все - игра, - сухо возразила женщина.

- Вы повторяете слова своего мужа! Один к одному... Вы ставите меня в тупик. Впрочем... Теперь это не важно. Все скоро разрешится. Актеры набраны, роли распределены, премьера - завтра.

- А пьеса?

- Что - пьеса? Ах, да... Но я даже названия не знаю. Он не дает читать ее целиком. Мечтает доказать, что называется, на деле... Эдакий сюрприз.

- Доктор... - она запнулась, и губы ее внезапно дрогнули. - Доктор, отмените спектакль.

- Но почему?

- Пожалуйста, прошу вас, - она умоляюще смотрела на него.

- Нет, я решительно ничего не понимаю! Сплошные головоломки!.. Ведь все уже готово! Оговорено, продумано... Ну, как же так? Теперь я не имею права вмешиваться, иначе весь эксперимент... К тому же, не забудьте, в спектакле заняты другие пациенты!

- Все готово... - едва слышно повторила она. - В пос-леднем письме он говорил, что собирается бежать... Назад, к мукам, к горю - навсегда... Это ужасно!

- Он болен! - сердито сказал врач. - Поймите ж наконец! Куда он может убежать? С чьей помощью? Смешно, ей-бо-гу!.. Кстати, как он переправил вам письмо? Ведь я же запретил! Хотя... теперь-то что?.. Запомните: чтобы ваш муж стал здоровым, нормальным, - премьера должна состояться! В этом - смысл всей затеи...

- Как угодно, доктор... Но я боюсь!

- Чего? - раздраженно воскликнул врач. - Куда он дене-тся?! Его больное воображение... Ах! - он безнадежно махнул рукой. - Письмо у вас?

- Я не взяла с собой. Завтра или послезавтра я принесу. И еще... Скажите, только честно, в беседах с вами он... вспоминал обо мне?

- В эти дни? Ни разу. Как-то было недосуг, я полагаю... Он был слишком увлечен спектаклем, волновался... Да разве мало вам этого письма?! Между прочим, мне он тоже предложил сыграть...

- А вы жалуетесь, что ничего не читали... Все-таки - целая роль! - казалось, она потешается над ним. - В кого же вам предстоит перевоплотиться?

- В ремарке к роли он написал... - врач слегка нахмурился, но тотчас скроил беззаботную гримасу: - В принципе это пустяк... Нет смысла придавать особого значения... "А играющим дураков запретите говорить больше, чем для них написано..." Вот и все. Насколько я понял, играть мне придется самого себя. Не могу пожаловаться на роль. Только... Ума не приложу, зачем нужна эта ремарка?

Пустая сцена, как больничная палата, откуда вынесли кровати, тумбочки, убрали с подоконников цветочные горшки, и лишь одна кровать осталась - в самом центре, под убогою казенной лампой, так что видно все... А где же зал? Ах, да, он там - внизу, и, затаив дыханье, следит за действом весь па-ртер... Галерки нет - в ней не было нужды. Для тех, кто дви-жется по сцене, все одно - галерка ли, партер, не это важно, главное - есть зритель, который воплотит игру, ему предложенную, в явь. Заплачет, если драматург захочет, смеяться станет, коли выскочит на сцену шут... Пустынный зал, где лишь один актер, и сцена, полная народу... Все - игра. Ко-стюмы, парики, носы... И - мнения. Пристрастия, умы, улыбки, жесты... Всякий раз... Раздвинут занавес - глядите, сядь-те ближе! Вот так. Произносите монологи, вставляйте реп-лики, вступайте в общий хор. Для всех написан текст, любой себя сыграет - только не спешите. Да куда ж спешить, ког-да все кончено? Он слишком стар, устал и глуп, чтоб впредь достойно продолжать свое существование, - беглец, изгой, никчемный постоялец, он думал счастье обрести вдали от родины, от времени, где жил, надеясь в странствиях учить людей, как постигать законы высшей красоты, добра и справедливости. Увы!.. Тринадцать лет умчались безвозвратно, рассыпались, как глиняная ваза, на сотни тысяч черепков - уже не подобрать, не склеить... Кончено. Он обманулся в ожи-даньях, ничьих надежд не оправдав. Жена? Быть может, в ней теплилась вера, но слабый огонек не разгорелся - не угас, од-нако пламени не дал, лишь тлел, все больше отдаляясь... Кого винить? Других? Смешно!.. С невиданным упорством они играли роль живущих и, конечно же, ему поверить не могли. Для них он - умер, растворился в потоке времени, исчез как человек, который вот сейчас, сию минуту, способен гением своим всех поразить, и только дух его остался, в творениях бессме-ртье обретя, а человеческое ныне - сказка. Прекрасная, далекая легенда, где все туманно, странно, лишено конкретных черт... И он бежал - не потому, что опасался: вдруг его забу-дут. Нет! Он понимал: забыть его не смогут, не посмеют. Но те ужасные тринадцать лет... От них бежал! Чтоб не пропали даром, чтоб - писать, писать, писать!.. Да, он работал, точно одержимый, себя не в праве упрекнуть. Но что случилось? Мертвого младенца он к жизни возвратил в иные времена, когда он сам - как человек, творец и гений - был неуместен, выглядел шутом. Да, каждой глупости - своя обитель, и каждому поступку - свой отведенный час... Час миновал давно. И новым поколеньям он дорог именно как сын давно ушедших дней. Он к ним прикован, впаян в них, а вне их притязает лишь на то, что было, - там, где нет... Его нет и его эпохи. Бежать назад? Но те тринадцать лет!.. Едва они вернутся, он вмиг утратит, что имел... Перечеркнуть все сделанное ныне... Нет-нет, он слишком стар, чтобы принять удар судьбы, смириться с ним и страсть свою умерить. Наде-жда в нем не умерла... Быть может, люди все поймут и примут, и оценят, как подобает, поздние плоды его трудов и мас-терства. Надежда... Кнут победителя и цепь рабов. Какими силами тебя заставить для счастья общего сломать судьбу? Сломать, переиначить... Да, он стар, назад дороги нет. Там, позади, - молчание и муки. А здесь? Тринадцать лет... Там... здесь... Какая разница, по сути?! Нет, не решить ему вопрос. Сил не хватает, остроты ума... Ничто, увы, не бесконечно... Немеют ноги, звон в ушах, и сердце бьется чуть заметно... Как душно! Тьма в глазах. Где я? Мне снится все, или на самом деле я слышу эти голоса? Кто там? Не может быть!.. Я вас не звал! Уйдите, призраки немые! А голоса? Я сам произношу за вас слова, всё - сам?!. Не может быть! Химеры близкой смерти... Прочь, уходите! Нет, не слышат... Идут сюда... О, боже мой! Отелло, Яго, Ричард, Макбет, Лир, Полоний - ско-лько их!.. А вот - Офелия, Ромео и Джульетта, Катарина... Что, смеются? Да над кем? Неужто - надо мной? Но почему? Ведь вас я сотворил и одарил бессмертием - всех, всех!.. Се-бя лишь обделил... Лишь я в грядущее живым войти не смею. Останется молва да память: дескать, был такой, писал трагедии, комедий не чурался. Сам умер - в год такой-то, ну, а мысль его - по-прежнему жива... Нет, погодите! Ведь умру-то я сейчас... А как же прошлое - все то, с чем я когда-то был необоримо связан миллионами незримых нитей? Где оно? Год смерти - неизвестен? Жил человек - и вдруг пропал? Какая глупость! Быть того не может! Не пропадают люди - их теряют. Так, значит, я себя сам потерял?! Вот это новость... Господи! Они опять пришли в движенье. И снова - ближе, ближе, ближе. Из тьмы веков... Все, как один... Безумцы, палачи, тираны, страдальцы, плуты и шуты... Где я? Спектакль или явь? Всё это... Но тогда - где зрители? Не вижу зала! Не вижу лиц, которые восторженно следят, как движется трагедия к развязке. Или же - я сам смотрю, а мне дается представленье? А может, так: и зал, и сцена - вдруг соединились, не поймешь, где что?.. Тогда скорей - перео-деться, чтоб стать иным, не быть причастным к этой драме, и снова - в путь. Как? Вновь - бежать? Нет сил... Пускай кривляются тираны и пусть к шутам вся мудрость снизойдет. Уродов мир плодит - они же мир лелеют. Да будет так! Я не судья. Я лишь беглец, которому отказано в ночлеге. Тринадцать лет!.. И все - впустую. Смешно сказать: и здесь, и там... А веди История... в борцы произведет!

- Ну, что, Уильям, ты доволен - своей судьбой, делами, славой?

- Оставь меня. Не видишь разве - умираю.

- Вот как? А сам сочинил текст моей роли, вручил мне и велел зубрить... Чтоб ни единой сбивки не случилось. Ты большой шутник!

- Наверное, я сделал глупость, введя тебя в спектакль, - произнес он глухо.

- Вот уж не знаю, - покачал головой Марло. - Ты, видно, не мог поступить иначе. Если, конечно, решил быть честным до конца.

- Но дальше - что?

- Конец сочинил ты сам, Уильям. Я ведь только исполнитель. А зрители...

- Они - тоже актеры.

- Так было угодно вашей милости, - с насмешкой поклонился Марло. - Безумцы, занятые в роли восторженного зрителя... Который станет неистово аплодировать, когда закончится ваша последняя трагедия, мистер Шекспир. Но это нечестно: вы их подкупили!

- Ничуть. Они безумны только оттого, что слишком чутки. Слишком чутки... Они будут аплодировать моему таланту! Да! Или ты в него не веришь?

-Это трудный вопрос, Уильям. Ты писал пьесу о себе и пытался сыграть в ней заглавную роль... Ты плохой актер. Сочи-нял ты несравненно, но себя сыграл - хуже некуда. А уж ты до-лжен знать, какая участь ждет спектакль, если главный герой в нем, откуда ни взгляни, - пустое место!.. Полный провал. Осви-щут и пьесу, и исполнителя...

- Ну, почему, почему это говоришь ты, а не я? Это же мои слова!

- Ты их заранее отдал мне. И был, несомненно, прав. Ибо часто, когда твои слова произносит кто-то другой, да еще в подходящей обстановке, они выглядят намного убедительней. Особенно, если эти слова обращены к тебе самому... Тогда ты не сможешь обвинить себя в бесчестии. Ведь это очень важно. Ра-зве я не прав?

- Пусть так, - устало пробормотал Шекспир. - Пусть - так... Зачем ты здесь?

- О, Уильям! - громко засмеялся Марло. - Ты, ей-богу, - как младенец. Лепечешь, сам не понимая что.Я пришел за то-бой! Я ведь знал, что ты здесь, в двадцатом, жалкий беглец, и явился следом. По-моему, имя Кристофер Марло еще кое-что значит для тебя. Ну так кому еще, дружище, как не мне?.. Вста-вайже! Нам пора.

- Нет, не могу. Я безнадежно болен. Сил почти что не ос-талось.

- Глупости какие! В этой пьесе ты встанешь и пойдешь за мной. Да мне ли объяснять?!. Сам все прекрасно понимаешь. Сейчас ты - простой актер и не смеешь своевольничать в середине спектакля. Иначе пьеса оборвется, и зрители тебя осви-щут. Но ты ведь ждешь аплодисментов...

- Все мы ждем их, мой Кристофер. Только, по глупости своей, обычно - раньше времени. И тогда считаем себя неуда-чниками, изгоями, не подозревая даже, что всего-то нужно было - лишь немного подождать.

- Вот-вот, Уильям. Но теперь - пора. Пусть там, на роди-не, тебе окажется несладко. Но это - твой дом, твое время. И мое - тоже. Только там мы сможем писать - задыхаясь, страдая, порою ни во что уже не веря, однако - из последних сил, и честно, не таясь, соперничать, как подобает благородным худо-жникам.

- Ты все еще надеешься взять надо мною верх?

- А как же! - посетитель гордо вскинул голову. - Слово - наше оружие. Одна у него слабость - оно пригодно лишь в честном бою... Ты же творец, Уильям! И не мне объяснять, как добывать победу.

- В честном бою... На равных... Красиво звучит, но и то-лько. Ах, Кристофер! Ты-то свое уже прожил... Я признался врачу, что твоя роль выйдет жалкой. Формально так оно и есть. Ты тянешь меня в болото, к новым несчастьям. Вернее, к старым, от которых я однажды убежал...

- Нет-нет, Уильям! Это вовсе не болото. Ты - художник, черт возьми! Выходит, ты в ответе за свою эпоху. Это от тебя зависит, как потом люди станут думать о ней. Ты пишешь для себя, для своего времени? О, нет! Ты творишь для тех, кто родится после. Чтобы в далеком двадцатом - и потом! - читая твои пьесы, они могли установить связь времен. Удел художника - дать людям концы нитей истории, которые можно связать в тугой узел. Дать в руки. Только тогда люди ощутят себя людьми. Удел художника - напоминать всем, что они человеки. Для них для всех ты остаешься Шекспиром, сыном и утвердителем своей эпохи. Ты не смеешь ее предать. Ибо не выполнишь тогда перед потомками свой долг. Да, долг!

-Это же мои слова, Кристофер!

- Конечно, твои! Я лишь вызубрил их, как подобает прилежному актеру.

- Господи, я всех вас сочинил!.. И себя... И эту развязку... Все оживил... О, господи! Теперь я обязан сыграть до конца. Фи-нал, к которому я шел все эти годы... Я был трусом, я искал пу-ти полегче. Но ведь понимал!.. Ну, что ж, Кристофер, помоги мне встать.

- Спешить не надо. Береги себя, - заметил Марло, поддерживая старика под локоть. - Ты еще нужен. Очень нужен... Всем нам. Всем, понимаешь?

- Да-да, - рассеянно кивнул Шекспир и обернулся, будто бы высматривая, не забыл ли что... - Жене я написал, - чуть слышно прошептал он. - Так уж получилось, что не смог сказать при встрече. Она все поймет... Не то что я! Вон сколько лет пришлось прожить... Боже, дай силы мне и тем, к кому я был привязан! Ты видишь, я обмана не хотел. Но я был слеп и истины не замечал. Теперь пришла расплата. Пусть! Зато меня в бе-счестии не обвинят. Шекспир уходит жить!

- Гляди, Уильям, какая ночь глухая... Нам это на руку - ни одного огня. Весь Стрэтфорд спит и видит сны... Никто нас не заметит.

- Υоть в этом повезло... Ну, ладно. Помоги-ка мне, Крис-тофер, перелезть... Вот так. Пошли!

- Ваш муж исчез, - сказал он наконец. - Вы уже слышали. Вот так: вчера, в конце спектакля... Совершенно неожиданно... Мы, конечно, объявили розыск... Но - все равно... Это похоже на чудо!

- Ну, что вы, доктор, - женщина горько усмехнулась. - Ничего сверхъестественного нет. Просто надо было вовремя по-верить. В него поверить...

- Как вы легко все объяснили! - казалось, врач был раз-дражен. И - несколько потерян. - По-моему, происшедшее ничуть вас не смущает. Это же...

- Υорошо, - смягчая тон, вновь заговорил врач. - Пока оставим это. Меня интересует другое... Вы теперь одна... Как будто... Что же дальше?

- Не знаю, - она вяло качнула головой. - Впрочем, если это вас волнует... Но прежде давайте прекратим не нужный никому спектакль. И - наконец-то познакомимся. Наверное, уже пора... - И, встретив его недоуменный взгляд, она вдруг устало улыбнулась и протянула руку. - Я - Сапфо.

- Как?

- Сапфо. Неужели вы не читали моих стихов?

"Лишь бы отправиться в путь..."

 

 

---

Проголосуйте за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"
отбеливание зубов