"ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ" МИНУС ПРЕСТУПЛЕНИЕ

"ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ" МИНУС ПРЕСТУПЛЕНИЕ

3 декабря на сцене МХАТ им. А. П. Чехова состоялся премьерный показ спектакля Виктора Сергачева "Преступление и наказание" по знаменитому роману Ф. М. Достоевского.

Отправляясь смотреть этот спектакль необходимо настроить себя еще по пути в театр, что "Преступление и наказание" не увидим. Великая литература обносит себя частоколом раньше, чем появляются на горизонте печенеги.

Совпадение репертуаров и школьных программ (напомним: роман Достоевского обязателен для изучения в средней школе) - карты прежде всего в руки театральным агентам - распространителям билетов. И в этом смысле новая постановка - триумф их ремесла. Зал на две трети оказался заполненным столичными "бурсаками", а на одну треть - сопровождающими их. И если попытки совладать с массами удались не во всем, то хотя бы в их отсутствии никого невозможно упрекнуть. Уникальность же зрелища проявилась в том, что страсти по обе стороны кулис оказались равнозначными. Они были совершенно автономны друг от друга, это и исключило перевес одного из "лагерей".

Программа сообщает, что премьера "Преступления и наказания" стала "спектаклем дебютов" Дебют всегда нуждается в некоторой простительности. Однако у В. Сергачева-режиссера недуг дебюта потребовал, видимо, хирургического вмешательства. В итоге из спектакля "вырезано" убийство старухи-процентщицы. Преступление исчезает, как при искусном монтаже: сунув за пазуху топор и направившись к своей жертве, Раскольников поспевает к... недоуменной сцене с малярами и дворником, призванной изображать постфактум обитателей дома в самом будничном виде - без пауз и затемнений. Нужно сказать, что и на всем представлении лежит худший отпечаток кино. Речь идет и о молодых актерах (Сергей Колешня и Валерий Трошин) в роли Раскольникова, играющих попеременно в манере синематографа начала века -- позы, ужимки и прочее. И о тяготении режиссера к различного рода коллажам: первое действие заканчивается гоголевской немой сценой с участием духа процентщицы, второе - свободным эпилогом с появлением самого Достоевского.

Итак, преступления нет, и эта пропажа - некий рубеж на грани между режиссерской осторожностью и режиссерским бессилием. Боюсь, В. Сергачеву не хватило тонкости и предельной ясности для сцены смерти. Вооруженные лишь слабой постановочной идеей, актеры постоянно спасаются в кулуарах избыточных декораций Б. Мессерера, в то время как сцена убийства старухи потребовала бы неизбежности и трагической точности образов. Причем, единственная возможная в ней бутафория - это только топор. Иными словами, режиссер был вынужден прибегнуть к замене, но так как на сцене гибель заменяется разве что вычурностью, появляется старухин призрак. Автор инсценировки и постановки упустил из виду, что в романе Достоевского преступление и наказание поставлены в математическую зависимость друг от друга. Ее разрушение сразу обнаруживает ошибку или подделку преобразователей: потерпев неудачу с первым, невозможно компенсировать ее успехом второго. Это, в конечно счете, и определило эффект от зрелища. Драматические вопли героев, не оправданные ничем, кроме шума в зале, мигающие фонари Б. Мессерера и очаровательные нелепости с появлением детей на сцене - все это лишь вызывает побочное раздражение и неадекватный стыд.

Разумеется, никто не ждет от театра крови. Но стоит учесть, что масса, потревоженная для созерцания зрелища, зрелища же и потребует - в том густом и законченном виде, к которому давно привыкла.

1996

Проголосуйте за это произведение