сосредоточенно и щедро

***

Безнадежно садиться к бумаге,

когда на сердце нет ничего,

кроме слез, этой клятвенной влаги,

сознавая с другими родство.

Безнадежно таращиться в окна,

мерить комнату шагом, как зверь.

Тянет в рубище выйти на стогна

только русскую душу, поверь.

***
Облака по небу караваном

медленно идут в порядке рваном,

словно фантастические флаги

доброй воли, белокурой влаги.

Сединой увенчанного старца

мысли с перламутринками кварца,

в немоте своей подобны рыбам,

тучи громоздятся над обрывом.

На душе спокойно и дремотно.

Осени великие полотна,

пир воображения, победа

вымысла над явью, полной бреда.

***
Фонари-светляки разводили все лето вокруг

обладателей душ акварельные сумерки сквера,

задевая сюжетами скорбно заломленных рук,

и росла в одиночестве древлезаветная вера.

До скончания дней оставайся начальником грез

относительно кружев осеннего ритма прогулок.

Относительно ветра, которому жалко до слез

уходить, оставляя в покое родной переулок.

Говорливее четок и черного хлама хандры

тупики зазеркалья, шагаловы грани задворок,

эти как бы попытки раздвинуть окрестность игры,

поднимая листвы за собою шафрановый ворох.

У вокзала меняется паства, но все же приют

остается приютом и теплится, будто ракушка.

Приклони свое ухо. Послушай, кого там зовут

и кому приготовлена жесткого света подушка.

Каннелюровы ноги в колготках, однако не жди,

что проступит из мрака пилястра легендою складок.

Если даже проклюнется что, проливные дожди

заштрихуют твою неорганику тусклых догадок

о лачугах орды, где кочует дремотная хмарь.

О предместьях Эдема, где свет изуверски проскважен

позывными гудками куда-то несущихся харь

и казнен экскрементами демократических башен.

***
Какой из меня художник! Я неспособен

изобразить равнобедренный треугольник

или правильный круг уверенным и свободным

движением демиурга. Другое дело,

сидя в своем углу, растирая краски

воспоминаний, ремесленничать в открытой

первому встречному, продуваемой сквозняками

комнате с видом на озеро с облаками.

Возле сохнущей на свету сентября дубравы.

Чувствовать выпуклость камня, шершавость глины.

Звездные, перепончатые, в прожилках

осени лапы клена, червонцы вяза.

Любо стоять одному на вечерней тризне

заканчивающегося года.

***
Утомлен разговорами духа с плотью,

попрошайками, гавкающими вслед,

истеричными стычками быдла с блотью

на предмет дележа котлет.

Двухэтажные старые деревяшки,

где гнездятся кухонные бойцы,

на груди разрывая свои тельняшки

после трудно достигнутой колбасы.

Волосня быстро вылинявшего дерна

с оловянными плошками фонарей,

а над ними разбросаны кем-то зерна

с именами чудовищ, богов, царей.

Интересно, как альфа зовет омегу.

Существует ли разница между мной

и другими любителями длить негу

в созерцанье красы земной?

ТУЧИ

Ваше счастье, что вы летучи.

Над оврагом, утесом, долом

вы подобны тяжелым

мыслям, чреваты ливнем.

Я взираю на вас, и страшен

мне ваш облик зубчатых башен.

Облик города. Но костры в нем

настораживают: осада.

И дела осажденных плохи:

гибнут ангелы в кольцах ада,

монстры, демоны, полубоги

в раскаленной смоле. Красиво

только страшное. Только сила

помогает осуществиться

и взглянуть на событья сбоку.

В качестве очевидца.

Помолчать, помолиться Богу.

Можно даже стать на колени

перед небом, чьи грозовые

больше склонны к раздумью, к лени -

в доказательство , что живые.

Табуны, чье достоинство в гривах,

а не в гривнах, вдвойне безгрешны.

Тучи недосчитавшись, Стрибог

разорвет на себе одежды.

Потому что пастух, а не отчим.

Каково же быть вашим зодчим?

Я такими вас и запомню:

собирающимися к полдню,

словно стан кочевой в обозы,

чтобы тронуться дальше, слезы

проливая на кровли мызы.

Тучи полдня, лудильщики неба,

Чьею силою вы так сизы?

Почему, словно рыбы, немо

Проплываете надо мною,

бушевать не давая зною?

Неужели гортанный грохот,

Электрические разряды-

Ваш язык? То - Гомера хохот,

Доносящийся из Эллады.

Свита Сета, кошмары Свифта,

вид, достойный кисти Рембрандта.

Полумесяца нежная кривда

и заката печальная правда.

Колесницы на крыльях ветра,

возвращенье богов с Олимпа.

Атмосферное как бы ретро.

Не хватает над вами нимба.

В знак согласья молчат деревья.

Под ногами шуршит отрепье

листопада. Как рощи голы.

Как изглоданы все глаголы,

передуманы мысли. Разум

отдает предпочтенье фразам.

Лужи битыми зеркалами

ему кажутся. Роясь в хламе,

как ребенок, он рад находке.

И смеются над ним одногодки,

поджигая предметы быта

синим пламенем, затевая

нечто жуткое, словно свита

заблудившегося трамвая.

Конец века. Расцвет упадка.

Бессарабская лихорадка

Продолжается на Кавказе,

как Чечня, до последней капли,

как гроза, до последней тучи.

заржавели казачьи сабли

в этом вялотекущем путче.

Тень Нагорного Карабаха,

либо тучи - разницы нету.

Как смышленая черепаха,

гора движется к Магомету.

Тучи, жирные, точно джинны,

вам и незачем те вершины,

где, подобье брюссельских кружев,

облака будут, обнаружив

вас поблизости, просто в шоке.

Понимаете, лежебоки?

Дирижаблями над долиной

муравьиной

вы стоите на страже. Тучи,

где ваш дуче?

Клубни влаги над полем боя.

Даль, одетая в голубое, -

ваша почва. Простор и время.

Тучи, дорого полдня племя!

***
В тесноте своей комнаты нищей

ничего я от мира не жду.

Одиночество стало мне пищей,

я в тревоге смотрю на звезду,

что во мраке свободно пылает

и к себе мою душу зовет.

А собака на привязи лает,

проклиная ночной небосвод.

***
После библейской суеты
мелеют реки Вавилона.

Ржавеют крупные листы,

и хрипло каркает ворона

в общественном саду с утра

пораньше, как ворчливый сторож.

И ветер треплет флюгера

на летном поле: не простора ж

ему царапать синеву,

такую тусклую, что глазу

там холодней, чем наяву,

где снов отснятую заразу

дают, как вещи, напрокат

толпе, на зрелище гораздой.

Откройте книгу наугад:

там тоже много жути разной.

Ежели грамоте сильны,

читайте небо, словно свиток,

при свете городской луны

и фонарей многоочитых.

Вы будете удивлены.

А я устал от этих читок.

Я вижу как бы сквозь альков,

мечтательно зашторив окна,

движенье пышных облаков,

судьбы разорванной волокна.

У громовержца перекур.

Длинна священная суббота.

Стал голубятником авгур,

и у тебя своя забота.

Зачем ты на земле возник,

абсурдно спрашивать у ветра.

Веди себя, как вел дневник:

сосредоточенно и щедро -

с людьми, попробуй счастья в них,

а в чертовы не суйся недра.

Коль нечего сказать, молчи,

внимая раковины шуму.

Ведь к музыке найти ключи

Ни бедняку, ни толстосуму

Нельзя, уж на слово поверь.

К ней можно только прикоснуться.

В стене нащупывая дверь,

от наважденья вдруг очнуться.

Выходит из себя молва

и растекается по стогнам,

после сеанса чуть жива,

не замечая в чувстве стадном

ни крыльев за спиной у льва,

ни то, что птичья голова

трезва на рынке листопадном.

***
Береза бережет, осина сторожит.

И звездами шатер затейливый расшит.

И, с добрым утром поздравляя, птица

расспрашивает: чив, чего не спится?

Дыхание нахлынувшей весны.

Как будто среди страждущих озимо

забил родник, и люди спасены.

Жизнь женственна, загадочна, ранима.

Ни с чем до самой смерти не сравнима.

Вечнозеленое свидетельство сосны

дано, дабы не спятили сыны

звезды, сгорающей без дыма.

Луна, ниспосылающая сны,

Как зеркало земле необходима.

***
Я заброшу тетради в стол,

ибо жалко бумагу жечь.

А куда бы задвинуть глагол,

о котором и шла речь?

Я пойду в контору служить,

стану время там убивать.

Я начну, как и все, жить

и поменьше существовать.

И когда-нибудь, по весне,

сгину полностью. Ты поймешь

это сразу по тишине,

без которой слова - ложь.

Я покамест еще говорю -

про себя, временами вслух,

и неведомое творю,

как один из Твоих слуг.

НАВАЖДЕНИЕ

и вечерняя песня священника с башни зубчатой.

Голоса на прощанье, туда направляется клин

журавлей, оставляя внизу как бы край непочатый,

где полюдье шумит и колышется жатва в полях.

На меже распрямляются в распре настырные плечи.

Как плоды перезрелые, катятся головы с плах,

и с холма, что с Голгофы, становится видно далече.

Кто стоит у кормила, глазея растроганно вдаль,

кто целует железную палубу, встав на карачки.

Кто работал лифтером в гостинице " Оксиденталь ",

понимает, о чем эта речь, но страдает от качки.

Шире берега могут быть только возможности. Жаль,

что использовать их нужно полностью. Чайки, не плачьте!

Состоянье такое, как будто разбита скрижаль,

а слыхать только вас, и надежда распята на мачте.

Либо снится, что через решетку забрезжил рассвет,

а в конце коридора гремит надзиратель ключами.

Годы мимо прошли, чем угодно закончился бред.

Имя сказано вслух, и на выход позвали с вещами.

Так чего же ты медлишь, как будто внутри погребен?

То не крик баландеров, а щебет щеглов на свободе.

Что ты здесь потерял или хочешь найти? Выйди вон

и взгляни на то место, которого нету в природе.

Потому что спустя столько времени ты все равно

что родившийся дважды, - завязывай челюстью клацать.

И, надломленный хлеб обмакнувши в густое вино,

Отгадай одного за столом, если стульев двенадцать.

Если перед глазами стоит мелкозубая рябь

и хохочет в лицо, вызывая брезгливую маску

на лице, постарайся надолго в аду не застрять,

ибо рай обитаем, являя собою развязку

наваждения, сущность которого - полдень и зной.

Очертанья предметов плывут и колеблются в дымке.

Перестань этот мир изумлять нас своей новизной,

мы сошли бы с ума, воздавая хвалу невидимке.

Ибо жизнь, эти смертные буквы на книге чела

с подземельями памяти, гулкими сводами страха

за любимых людей, уже все для себя поняла:

боль уймет только боль еще более злого размаха.

В судьбоносной резне побеждает толпа. Города,

словно мертвые пасеки, сохнут у века в утробе.

Рассказать анекдот? У него подросла борода.

На плацу барабанщик в припадке казарменной дроби

марширует один, как сошедший с ума фронтовик.

Гарнизонное солнце надраено пылью до блеска.

С пауками на щуплых плечах подполковник отвык

отвечать на вопросы детей о причинах бурлеска

в животе, буффонады в мозгу, балагана в стране,

где болезненно развит военно-промышленный комплекс.

Федеральные силы побили фашиста в Чечне,

проявляя на данном участке гражданскую доблесть.

Оказалась у киборга мышца, как прежде, крепка,

а десница карать усомнившихся в этом простерта.

За священное право народа валять дурака

справедливость разорвана, как на груди гимнастерка.

***

Никто не напишет твоих стихов,

не бойся - закон естества таков.

Возможно, мы все говорили одно

и то же свободное слово. Но

подглядывает иногда двойник

из зеркала за тобою, книг

твоих начитавшись и, выпасть из

одной из них головою вниз

грозя, будто некая дама пик,

язвит, игрока заводя в тупик.

Реклама симметрии? Черта с два!

Всю выдавит кровь из тебя вдова,

как только нащупает твой тайник.

Однако, не каждому дан двойник.

А страхи напрасные - лжи родня.

Живи наугад, как транжира дня.

Ночами не жги свое масло зря.

Вставай с петухами, пока заря

еще прихорашивается. Пой

сердечную думу судьбе слепой.

И, круговорот наблюдая звезд,

не думай, что мир в идеале прост.

Он сложен из атомов и велик

настолько, что ты в нем всего лишь блик,

осколок разбитого божества.

Поэтом скомканная листва

в тебе вызывает желанье свить

от осени повествованья нить

о том, как с дерев опадал наряд

и как фонари по ночам горят.

Огней ожерелье. Предместье. Мгла.

Ах, если бы только душа смогла

воскреснуть однажды, на городской

волне задержаться, махнуть рукой

оркестру вечерних эстрад: " Играй,

серебряный джаз! " , улетая в рай.

***
Как хороша земли родной

в расплужье мяклая первина:

сильнее, сем когда со мной

луны вторая половина

молчит и молится в тиши,

в своем русалочьем испуге.

Льнет к водам озера души ,

мечтая, может быть, о друге,

вблизи прерывисто дыша,

среди головок камыша,

который бархатен и строен,

всегда коричнево-спокоен.

_________

Я паводок, а ты вода,

бегущая неутомимо.

Скажи, пожалуйста, куда?

Что за вопрос! Конечно, мимо.

Без поводка, в устах сладка,

на бурунах так говорлива:

вскипая в кудри, словно грива

коня, что сбросил седока.

костер в заповеднике

Некий мыслящий дух,

очевидно, таится в расслабленном теле,

раз оно, демонстрируя как бы готовность к броску,

все, что сказано вслух,

понимает буквально, пока на постели

не замрет начеку.

Тишина в небесах

обусловлена тем, что все птица находятся в гнездах.

Там уютно, тепло.

Сотрясая в сердцах

и грабастая крыльями воздух,

молодая сова покидает дупло,

чтобы где-то на пятой версте

цель ночного полета

стала жертвой когтей, растерзавших ее на куски,

в темноте заповедника, в той темноте,

где желанней охота

и не видно ни зги.

Спи. Ведь только во сне,

в этом мире, лишенном границ и таможен,

отдыхает душа, когда телом устал

наяву, по весне,

стеклотарою в сумке бренча, ветерком обнадежен.

И возник по ту сторону взгляда, где желтый металл

в виде ценной бумаги лежит на зеленом сукне,

за столом игроков возбуждая внимательный шелест,

либо с блеском во рту коронует обточенный клык,

тяжеля с непривычки, что призрак в окне,

чью-то нижнюю челюсть

в жанре читанных книг.

Я пишу в никуда,

полагая возможным ответ ниоткуда

с пожеланьем любви.

Мимолетны года,

постоянны лишь мы со своим ожиданием чуда,

растворенным в крови.

Что же слышно поглубже в лесу, кроме визга пилы?

Кроме плача зегзицы по сгинувшему в местных дебрях

путешественнику? Да почти ничего. Глухомань,

равнодушная к выстрелу, плотно сомкнула стволы.

Она сплошь сговор сил, к человеку враждебных

и с него собирающих ночью бессонницы дань.

После краткого ливня маслята в соседнем бору

появляются на люди в шапках защитного цвета,

словно мысли земли.

С монотонностью дятла, долбящего клювом кору,

незаметно кончается дачное лето,

сигареты, рубли.

Меньше солнечных дней,

чем хотелось бы жадному взгляду.

По вечерней стране пробегает дождливая дрожь.

И все звезды на ней

как-то жарче горят, образуя плеяду,

перед тем, как начать откровенный балдеж.

У большого костра

бронзовеют и кажутся масками лица.

Ненасытным огнем пожираемых дров трескотня,

словно песня, стара.

С нею можно спокойно делиться

впечатленьями дня.

***
Мой профессиональный долг -

узнать, о чем горюет волк,

когда он воет на луну.

Мой долг - услышать тишину

блаженных клеверных полей,

понять вершины тополей,

чья серебристая молва

всегда по-своему права.

Замысловатые сады

роняют осенью плоды.

Как быстро минула жара.

Пятнистых яблок кожура

нежна, как детское лицо.

Убрав, как жертвенник, крыльцо,

червонцы грудами лежат.

Они земле принадлежат,

но рады ветру послужить,

когда начнет он их кружить

в сквозных чертогах октября.

Взгляни, вечерняя заря

зажгла рябиновую гроздь.

Я чувствую себя как гость

на этом празднике богов,

внимая шелесту шагов.

ЛЕТО В ГОРОДЕ
Я вспоминаю лето в городе,

бульвары, скверы, тупики,

карнизы, где гнездятся голуби,

предместье, где поют гудки.

Бельма фасадов обескровлены,

и в подворотне полумрак.

Трущобы, сросшиеся кровлями,

ничейная земля в буграх.

Там, как ожившая метафора,

затерян автор этих строк.

Цыган, отбившийся от табора,

сквозной, залетный ветерок.

Убогая вещами комната

приговоренного к столу

сдана другому. Лишь инкогнито

паук работает в углу.

________________

Бессонница подобна мачехе:

стоит часами над душой.

Дает уроки математики:

пора бы знать, уже большой.

Большой - от слова " боль " , не правда ли?

Вопросы вечные - кому?

Мир перестал нуждаться в авторе

с тех пор, как зажил по уму.

Толпа на площади скандирует:

" Долой действительность, долой! "

Всех объектив фотографирует,

и дворник шаркает метлой.

Естественно, не все потеряно:

мечту не пустишь с молотка.

Зашевелит ветвями дерево,

как будто пальцами рука.

Запляшет ветер на развалинах

и в дымоходах запоет.

Вновь заскрипит по снегу валенок,

но с панталыку не собьет

охотника за привиденьями,

вооруженного пером

и прописными рассужденьями

насчет того, что зло с добром

между собой давно поладили,

игру закончили вничью;

друг дружку потчуют оладьями,

не замечая толчею

смешного снега по ту сторону

окна, подернутого льдом,

скребя ногтями по которому,

шальная вьюга рвется в дом.

Она к стеклу прильнет узорами

и заметет твои следы

между щербатыми заборами.

Царь окружающей среды

бежит по бесфонарной улице,

подобно жалкому рабу,

чтоб над бумагою сутулиться

в оштукатуренном гробу.

____________

Лениво колыхая бедрами

в теоретическом шелку,

красавица шагами бодрыми

идет навстречу мужику,

торгующему георгинами

у входа в метрополитен,

куда стекают муравьиными

ручьями люди перед тем,

как унестись в ослепшем поезде,

выныривая на другом

конце многоэтажной повести,

шумящей, словно полигон.

____________

Несет от прожитого падалью,

как в варианте нулевом.

Я масло в мертвую лампаду лью,

играю в шахматы со львом.

Фигуры на доске расставлены,

как слепки действующих лиц.

Весь лабиринт кишит кентаврами,

и все пути пересеклись.

____________

На кварталах ищите призрака;

там, где глумлива детвора.

Где ствол осины в форме игрека

еще стоит на дне двора.

Блуждает эхо закоулками,

перекликаясь на блатном

жаргоне с отставными урками,

перевернувшими вверх дном

свою родную геометрию.

Подъезды хлопают дверьми.

Жилец, испытывая смертную

тоску, бросает " черт возьми! "

И вот уже висит на поручне,

звонит по старым адресам

и натыкается на поросли

чужой действительности, сам

не понимая, где находится

и перед кем он тут в долгу,

когда диагноз " безработица "

написан у него на лбу.

___________

Сны забываются, проявлены

лучами хлынувшего дня.

Цвет, облетая с дикой яблони,

китайских бабочек родня,

располагает к одиночеству.

На фоне клетчатых общаг

желанье жизнь назвать по отчеству

бьет, точно водка натощак.

____________

С небес, что с выстиранной простыни,

кривые лужи натекли.

Балконы кажутся наростами

камней, отнятых у земли.

Камней, что хорошо подобраны.

Лепные выступы дворца,

чудовища с глазами добрыми

по обе стороны крыльца,

заставы с ветхими часовнями

и монастырские сады;

места, где звездами бессонными

ночь опрокинута в пруды, -

все говорит о силе Зодчего,

свидетельствует о любви,

звучит, зовет к себе настойчиво:

лови мгновение, лови.

Хорош изображать паломника,

ломать комедию в глуши,

где попадаешь в уголовника,

стоит лишь плюнуть от души.

Надо как следует распробовать

насущный хлеб, запретный плод.

Ибо существованье впроголодь -

Ошибка, жизнь наоборот.

Да это все равно что заживо

похоронить тоску в зрачках.

В качестве лирика пейзажного

обосноваться в облаках.

Когда мне больше будет нечего

сказать, я растворюсь в толпе,

сольюсь с развалинами вечера,

начну мелькать в чужой судьбе.

Заплавают в тумане плошками

слезящиеся фонари.

На лестницах запахнет кошками,

и замаячат пустыри

высоковольтными веревками

для безразмерного белья,

улучшенными планировками

ввиду растущего былья.

Шагает по цепочке маятник,

сидит кукушка на часах

и ничего не понимает в них,

как циферблат - в своих усах.

Как будто демон повседневности

следит за мной из-за ветвей

изрядно обветшавшей древности,

которой нужен соловей.

Я выйду к людям с разговорами,

в чужие лица насмотрюсь.

Ударит в ноздри запах ворвани,

И я пойму, как пахнет Русь.

Узнаю, чем живет окраина

с газгольдерами вдалеке,

криками воронья караема,

темна, как фраза в дневнике.

_________

Пусты горбатые скворешники,

торча над избами вразброд.

Огонь играет на валежнике -

во что, сам черт не разберет.

Горя стеклянными заплатами,

деревня теплится во мгле.

Прямоугольники с квадратами

лежат на мерзнущей земле.

Как женщина глядится в зеркало,

так смотрит на себя душа,

дабы надежда в ней не меркнула,

покамест время, не спеша,

Свою работу тихо делает.

И возникают миражи,

Которым до тебя и дела нет.

О чем ты думаешь, скажи?

Кто, кроме Бога, знает истину?

Кому она еще нужна,

когда слова звучат воинственно,

а жизнь так обнажена,

что вызывает чувство ужаса,

желанье выйти из игры.

Но голова так нежно кружится

От новогодней мишуры.

***
Пепел сыпался на рукопись,

и кружилась голова.

Грибники в лесу аукались,

словно в словаре - слова.

Мгла висела подворотнями

вроде вражеских знамен.

У пейзажа смысл не отняли -

все равно его поймем.

Весь, со всем его орнаментом,

листопада глядя сквозь,

по местам гуляя памятным,

вспоминая, как жилось.

2

***
Зигзаги лестниц, эхо подъезда, скрип

трамвая, плывущего мирно под сенью лип.

Под опекою фонарей, электрических этих столпников.

Колесницы везут царей, словно печки своих истопников.

И шатаются призраки бестрамвайными тупиками.

И хлыщи в полумраке харчевен сорят деньгами.

На развалинах века в жажде событья стая

щелкоперов усиленно рыщет, но горностая

не поймаешь за хвост. И времени больше нет

на раздумье. Веселой пригоршнею монет

разражаются небеса, как всегда, начиная первыми.

И писцы в катакомбах уже заскрипели перьями.

I

Я ничего не знаю. Ничего

не ведает живое существо,

кроме того, что жизнь ему сама

внезапно преподносит и с ума

может сойти нормальный человек,

когда узнает он, что время - бег,

что Время - Бог, что время - торжество,

не ведает живое существо.

Чирикает пичужка во дворе

и держит переливчатое " ре "

в мажоре, как положено весной.

И я, влюбленный в Юг, влюбленный в зной,

ей как бы подпеваю невзначай,

похлебывая свой остывший чай.

II

Зима, как наказанье за грехи,

закончится восстанием реки,

когда та разобьет оковы льда.

Ведь это правда, госпожа Вода.

Ты ведаешь о смысле бытия

гораздо больше, чем способен я

вообразить. Поэтому скажи,

зачем существованью рубежи.

Скажи, покуда лед еще стоит

на полюсах, античен как Аид.

Увидеть оный иногда во сне

случается тому, кто по весне

бывает рад явлению грачей

до слез, которых нету горячей.

Они зажгут искристые снега

затем, чтобы скорее шла шуга,

менялись очертания земли

и нежные подснежники цвели.

Подобное желание тепла

смешно по эту сторону стекла -

в квартире с электрическим огнем,

который добывая, спину гнем.

Мечта колонизировать Тартар

осуществилась. Ядерный удар

придатку сырьевому не грозит.

И так напьется нефти паразит.

Туземцы покричат еще слегка

и выберут себе большевика, -

такого, чтобы родину любил

да казнокрадам головы рубил.

Быть или бить - вот нынче в чем вопрос.

И снова на ветру шумит рогоз,

деревья гнутся. Только холода

стоят и в небе - тусклая балда.

По ходу, зря старался Прометей.

Внизу должно быть все как у людей.

Однако снедь, добытая в поту

лица, не побеждает темноту

за шторами. В окно бросая взгляд,

точно бадью в колодец, ты навряд

ли что-нибудь оттуда почерпнешь,

кроме бессонницы. Строку черкнешь

и снова погружаешься во мглу

раздумья, как паук в своем углу.

Воистину, скорее бы зима

закончилась. Или сошла с ума:

растаяла, размякла, потекла

ручьями по ту сторону стекла.

III

Я время никуда не тороплю.

Я не курю ночами коноплю.

Бессонница не мучает меня:

я восхищен возможностями дня.

Не призрак, не поэт и не бунтарь,

я человек - я вам не инвентарь.

Верните же мне летнюю жару:

мне ваши холода не по нутру.

Да и снега не блещут новизной.

Если на то пошло, то лучше зной,

чем эти сопли, слякоть и грачи

на старых тополях, как басмачи.

***

Отпушил одуванчик и тополь.

Лета каждому хочется вдоволь.

Только надо вставать очень рано,

как советует автор Корана.

Когда в поле полно коноплянок.

Я люблю дребезжанье жестянок

и дождя по горячему следу,

я педали кручу, то бишь еду

к шести соткам отпраздновать труса

под укусами жалкого гнуса.

В дачном облике местности, в этом

заповеднике станешь поэтом

поневоле, копая картошку

понемножку.

Вот уже в подворотнях не слышно кошек

и серебрятся первые паутинки.

Время бежит, расталкивая прохожих.

Кончились соловьиные поединки.

Слева пустырь с объектами постмодерна,

справа кирпич, зигзаги пожарных лестниц.

В городе пахнет вещью неимоверно,

пахнет передовицами старых сплетниц.

Словно посуда в поисках пьяной влаги,

тело пытается делать отсюда ноги.

Пурпурные лохмотья лежат в овраге.

Выпивка не валяется на дороге.

________

Наступая то на разрезанную жестянку,

то на коровью лепешку, ругаясь матом,

я встретил однажды барышню, похожую на крестьянку.

Мы с ней еще долго спорили на косматом

языке мудрецов о смысле существованья.

Солнце пекло макушку, томило жаждой

долгого, как дорога, повествованья.

Каждый из нас при своем остается, каждый

в меру своей отчаянности смеется

в морду реальности, лезущей в объективы,

благодаря которым и создается

общее направление перспективы

оказаться в конце тупика, где ни зги не видно.

Может быть, это просто шутка, уловка чья-то,

кто выныривает из заводи, словно выдра,

посмотреть как пасутся на берегу козлята.

___________

Лопотало белье, сорваться грозя с веревки,

но прищепки за ткань зубами держались крепко.

Тараторили две сороки насчет обновки,

дабы лестничная была в курсе дела клетка.

Пока мальчики на гражданской войне мужали,

девочки с тали женственными до жути.

Деньги исчезли, товары подорожали.

Обыкновенное дело. Спокойно жуйте

ваше первое, заедая вторым и третьим.

В этом смысле я вам желаю пищеваренья.

Не придавайте значенья подробным бредням.

Если вы так считаете, не напрягайте зренья.

______

Когда вас уже не волнует, о чем и речь-то,

когда медленнее разлуки любая почта,

тем не менее в голове происходит нечто,

позволяющее найти, что согрета почва

для занятия земледелием, но в любое

время выбито может быть из-под ног, не так ли?

Ведь известно, что небо временно голубое

к лицам обоего пола, действующим в спектакле.

______

Запиши меня в книгу памяти. Запечатай

сургучом разгневанной тучи. Швырни подальше.

Все равно ведь я не смогу завести с зубчатой

башни хвалебную речь: отвращенье к фальши.

Да и страх высоты, судя по слогу песен,

исполняемых от души под сердечный бубен.

Отведи свое наваждение, будь любезен,

если смысл подобной просьбы Тебе доступен.

***
Сила нежности - в наших годах.

Зимах, летах. Особенно веснах.

Только осень одна. Разгадав

эту вещь, обратимся во взрослых.

И начнем, о судьбе говоря,

то вздыхать, то смеяться некстати.

Посмотри, как бледнеет заря,

на восходе ли то, на закате.

Быть как дети? Вот именно - как.

Относительно все, кроме страха.

Это он теребит за рукав

и маячит во мгле, словно плаха.

Все, чего ни коснуться, - все тлен.

Только сила любви материнской

краше неба, сильней перемен

в этой страшной судьбе разночинской .

***
В Сибири, в этом стойбище тайги,

становишься, как страж, острее взором.

Я собственные слушаю шаги

по никуда не годным коридорам

истории, случившейся со мной

в какое-то дурное межсезонье:

брак осени с весной в курортной зоне,

где телек заменяет шар земной,

доказывая квадратуру круга

и многое другое в час досуга.

С утра в электросеть включен домашний идол.

Приятно соблюдать дистанцию с людьми,

которых ты не знаешь, черт возьми,

в глаза не видел.

И пялишься в услужливый квадрат,

своей недосягаемости рад.

Там снова Санта-Барбара в разгаре.

Переключаю на другой канал.

Меня чеченский кризис доконал,

двуногие заколебали твари

и клюквенным обрызганные соком

герои недовзоровских новелл.

И все, что в СНГ выходит боком.

Уставился в меня квадратным оком

последней пятилетки беспредел.

Там, чавкая по слякоти, ботинки

спецназа - как надежда всей глубинки

на то, чтобы закончился час пик

в стране, где большинствует меньшевик,

а будущему ставится диагноз:

рак мысли. В просторечии - тупик.

Как перспектива терпит бедолаг, нас?

На прошлом крест, а на кресте висит

Уже вторую тысячу лет Агнец.

Сойди с креста, народ Ему кричит,

и научи, как делаются деньги,

чтобы не лезли с рэкетами стеньки.

Мы веруем, кричит обманутый народ,

и лишь необходимое воруем.

Земля сейчас принадлежит буржуям,

но скоро будет все наоборот.

______

Мне, чичисбею музы, дорога

супружеская строгость обихода.

Наставленные спиливать рога

не страшно перед зеркалом комода.

Мне чудится поместье, где слуга

докладывает, какова погода.

не нужно мне ни друга, ни врага:

Хочу жену для продолженья рода.

Газеты заголовками пестрят.

Им это нравится. Открыв одну из

них, вижу столбики: там буквы в ряд

построены и, с цифрами целуясь,

о чем-то бестолково говорят.

• Да не волнуйтесь Вы!
• Я не волнуюсь.

Я внутреннего чувствую врага

в устройстве, не дающем пирога.

Давайте жить спокойно, без напряга.

Попробуйте сыграть единственную роль

на свежем воздухе. Вы знаете пароль.

Имейте посох, если вы бродяга.

_______

Я знаю, что брюзга. Ведь я порою сам

люблю, не веря собственным глазам,

смотреть англосаксонское TV.

Клуб кинопутешественников - это

ведь абсолютно плоская планета.

Нет, любопытство, видимо, в крови

растворено, соединяя всех,

кому не гарантирован успех

у мельтешащего в экране света.

Разбив его, вы сделаете грех

и брешь в стене семейного бюджета.

________

Зри в корень, говорили те, кто зрел.

Кто взгляды на всю жизнь пересмотрел

вперед и свое дело знает туго.

Но бабочка с узором из пыльцы

летит, пока мы сводим тут концы

с концами, наезжая друг на друга.

***
Я бедствовал однажды на селе,

спрягая хриплым голосом глаголы

перед оравою навеселе

гудящих, как откормленные пчелы,

мальчишек и девчонок, чьи глаза

мне говорили больше, чем тетради.

Когда какая-нибудь егоза

меня звала на перемене " дядя ",

то " дядя " , перед тем, как занемочь

ото всего, что связано с проверкой

каракуль, украшавших ему ночь,

ей отвечал учтиво: " Не коверкай ".

И продолжал разбрасывать зерно,

которое всходило понемножку.

Затем пришел приказ от Гороно,

и начались набеги на картошку.

Почти неделю все, кому не лень,

месили грязь и собирали клубни.

С мозгами, съехавшими набекрень,

я пользовался ночью, чтобы глубже

зарыться в одеяло с головой,

любовью не страдая как занятьем.

Я для нее был как бы голубой

и шел ее прическе, смеху, платьям.

Очнувшись пару месяцев спустя

в гостинице, голодный и небритый,

я к этому отнесся, как дитя.

Как Мастер, удрученный Маргаритой,

из плена совершившею побег

без помощи метлы, в тот девяностый,

когда на землю мирно падал снег

и хлопья были крупными, как звезды.

Но - таяли на солнце. Только стих

на память о случившемся мне дорог.

Он - все, чего я, собственно, достиг,

учительствуя в узких коридорах.