Заключим искренним желанием, чтобы Российская Академия, уже принесшая истинную пользу нашему прекрасному языку и совершившая столь много знаменитых подвигов, ободрила, оживила отечественную словесность, награждая достойных писателей деятельным своим покровительством, а недостойных — наказывая одним ей приличным оружием: невниманием.
Знаем ли мы Пушкина? Сегодня, в день 225-летия со дня рождения «нашего всего», напрашивается следующий ответ: скорее всего — нет, но вряд ли кого-то мы способны узнать лучше. В истории государства Российского нет человека, исследованного подробнее. Пушкина-поэта, как под микроскопом, изучали бесчисленные литературоведы, лингвисты, студенты, учителя литературы и школьники от старших классов до младших. Но есть Пушкин, известный широкой публике в куда меньшей степени, — академик и исследователь.
В истории России было несколько «Академий с большой буквы», одна из них — Российская академия, занимавшаяся русским языком. Среди самых известных ее достижений было создание первого толкового словаря русского языка, труда монументального, многолетнего. На заседаниях академии решалась судьба литературного языка, именно академики ввели букву «ё». Закономерно, что Пушкин, преобразивший нашу поэзию, был предложен к избранию президентом академии Александром Семеновичем Шишковым.
«Языковая система в пушкинское время была динамична, подвижна, недаром Вяземский говорил, что наш язык можно гнуть “во всю ивановскую”. И архаисты под предводительством А.С. Шишкова, и новаторы под эгидой Н.М. Карамзина (в терминологии Ю.Н. Тынянова) гнули в свою сторону: шишковисты умышленно замедляли шестеренки языкового движения, карамзинисты же уверенно раскручивали их в сторону чрезмерно быстрого обновления. Пушкин запустил этот процесс в вихревом движении и соединил эти разнонаправленные стилевые потоки, гармонизировал их», — рассказала корреспонденту «Научной России» кандидат филологических наук, декан заочного факультета Литературного института им. А.М. Горького Людмила Александровна Карпушкина.
В пушкинское время судьба литературного языка решалась в борьбе конкретных литераторов, ученых и их идей. Поначалу Александр Сергеевич придерживался философии обновления, выступал как убежденный карамзинист. Пушкин обдуманно пропускал в русский язык заимствования: и «фрак», и «вульгарный», и «машинально». Но к концу 1820-х гг. он все больше склонялся к синтезу противоборствующих направлений, размышлял, всегда ли заимствование удачно, и подчас даже солидаризировался с Шишковым против очередного нововведения Карамзина, например слова «трогательный».
«Словарь самого Пушкина насчитывает более 21 тыс. слов. Природа этого разнообразия, конечно, не в новейших словах, но в самой народной стихии русского языка. В “Опровержении на критики” Пушкин рассуждает так: “Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком”. Народную речь Пушкин слышал не только от няни Яковлевой. По воспоминаниям современников, правильным русским языком изъяснялась бабушка поэта Мария Алексеевна Пушкина (Ганнибал). Так что во все времена ближний родственный круг играл существенную роль в воспитании речевого вкуса», — дополнила Л.А. Карпушкина.
Впрочем, участие Пушкина в заседаниях Российской академии к каким-то значительным результатам не привело. По воспоминаниям некоторых современников Пушкина, в том числе Н.А. Катенина, П.А. Вяземского и других, Пушкин сначала довольно усердно посещал академические собрания по субботам, но вскоре однообразные толки о словарях наскучили ему и он показывался только в дни, когда выбирали новых членов. Современные исследователи отмечают, что если Пушкин и недолюбливал научные заседания академии, то общественной деятельностью в ее стенах занимался весьма активно, помогал молодым литераторам и неизвестным писателям. Не обходилось и без анекдотических случаев.
«Пушкин был на днях в Академии и рассказывал уморительные вещи о бесчинстве заседания. Катенин избран в члены и загорланил там. Они помышляют о новом издании словаря. Пушкин более всего недоволен завтраком, состоящим из дурного винегрета для закуски и разных водок. Он хочет первым предложением своим подать голос, чтобы наняли хорошего повара и покупали хорошее вино французское», — писал об одном из первых заседаний с участием Пушкина П.А. Вяземский.
«Пушкин, как и его друг Владимир Даль, был более склонен к углубленной научной работе вне стен академии. По свидетельству Даля, именно Пушкин, узнав о его увлечении, настоятельно советовал ему продолжать работу по созданию словаря. Сам же Пушкин, обратившийся в 1830-е гг. к историческому жанру и изданию альманаха “Современник”, играл роль сродни академической: его чувство языка, принципиальность и научная интуиция (например, Пушкин спорил с Каченовским, доказывая подлинность “Слова о полку Игореве”) были образцовыми для современников», — отметила Л.А. Карпушкина.
Куда ярче академических достижений о Пушкине-исследователе говорит его личная библиотека. Это собрание книг, некогда принадлежавших поэту и ныне хранящихся в Пушкинском доме. Во многом именно этой богатой библиотеке (в ней есть книги на 14 языках) Пушкинский дом и обязан своим существованием. Уже сейчас внимательный взгляд ученых констатирует: это библиотека не столько писателя, сколько историка, погруженного в геополитику.
«Она принципиально отличается от библиотек других литераторов — современников Пушкина. Радикально. Но это и есть тот Пушкин, которого мы знаем. Здесь можно было бы с улыбкой отметить: “Скажи мне, какая у тебя библиотека, и я скажу, кто ты есть”. Собрание книг геоисторических, геополитических свидетельствует о его интересе к кругу вопросов не сугубо художественных и литературных. Хотя, с другой стороны, любая библиотека творческого человека — это лаборатория. Ведь все исследования так или иначе находили отражение в его произведениях», — рассказал «Научной России» научный руководитель Института русской литературы РАН (Пушкинского дома), профессор, член-корреспондент РАН Всеволод Евгеньевич Багно.
Вектор интересов Пушкина был разнонаправленным. В лицейский период его интересовала Западная Европа, затем, во время ссылки, это был Кавказ и страны исламского мира, потом Урал, за ним Сибирь, Камчатка и страны Азии — Япония и Китай. Недаром, отметил В.Е. Багно, на карамзинское «История народа принадлежит Царю» (из обращения к Александру I в начале «Истории государства Российского») Пушкин возразил: «История народа принадлежит Поэту».
«Библиотека Пушкина состоит из множества микробиблиотек: о Древнем Риме и Греции, о Персии, об Индии, о Китае. Огромная часть, конечно же, отведена Франции. Причем в каждой из них есть свои подразделы: история, география, путешествия. Причем фокус внимания менялся в зависимости от страны. В случае с Германией значительно больше было истории и философии, в Италии же Пушкина интересовали в первую очередь искусство и литература. И, конечно же, всегда словари и учебники», — сообщил В.Е. Багно.
Александр Сергеевич Пушкин давно перестал быть просто поэтом, просто человеком, фактом истории или литературы. Пушкин — это улицы, памятники, высказывания, анекдоты; это эпоха, язык, страна; это наше детство, наша повседневность, наше мышление. Жизнь Пушкина, книги, которые он читал, вещи, которыми пользовался, вышли за рамки обыденных предметов и стали символами. Возможно, поэтому Пушкина и невозможно до конца «узнать». Но пытаясь сделать это, мы куда лучше понимаем уже даже не его — самих себя.
Информация взята с портала «Научная Россия» (https://scientificrussia.ru/)
Обозрение "Terra & Comp".
