Я хотел бы сегодня поговорить о реализме. О реализме
как о мировоззрении.
Всем нам хорошо известен критический реализм в русской литературе 19-го века, более или
менее - соцреализм в советской литературе
20-го, знакомо нам и обобщающее понятие реализма как такового. Можно еще
порассуждать, например, о жестоком
реализме Достоевского, или же, в связи с ним и с Гоголем,═ о происхождении термина фантастический реализм. Недавно в литературной критике даже
возникла дискуссия о современном новом
реализме.
О чем это говорит? О том, что реализм, как понятие,
никуда не уходит из нашей жизни. Те или иные определения (╚новый╩ или
╚социалистический╩), которыми его осовременивают, являются всего лишь
знамениями времени, если угодно соусами,
под которыми реализм подают русскому художественному вкусу. И дело не в том,
что иных ╚блюд╩ нет, напротив √ хоть глаза закрывай от ослепительного
разнообразия всяких модернизмов, дадаизмов и прочих ╚измов╩. Да вот только все
эти ╚кулинарные изыски╩ европейского культурного общепита оставляют у русского
человека чувство культурного голода, и это в лучшем случае, а в худшем √
вызывают тошноту. Причем не экзистенциальную ╚тошноту╩ европейских
интеллектуалов, а самую настоящую, физиологическую. Как говорится, что немцу на
пользу √ русскому смерть.
И здесь нелишне было бы прислушаться к одному очень
интересному выводу, сделанному исследователем мировой литературы (и, кстати,
иностранцем), сказавшем: если мы попросим изобразить капельку росы
писателя-француза, то в ней отразятся красота женщины, пламя страсти, трагедия
любви, если немца, то он в этой капельке росы отыщет целые миры, но лишь
изображенную русским писателем росу √ восклицает═ исследователь═ √ ее
прохладу и тяжесть, мы почувствуем на собственных сапогах!
Это, как вы понимаете, не метафора, даже не
преувеличение √ это правда. Сказанная отнюдь не о художественном методе или
школе, сказанная о свойстве самой русской души. И вот об этом, не мешало бы
поподробнее┘
*════ *════
*
Меня всегда удивляли два античных изваяния, два
бюста людей, казалось бы, относительно близких и по времени жизни и по тому
месту в истории, какое они заняли √ это изображения Александра Македонского и
Юлия Цезаря. Дело не в их какой-либо особой пластической красоте, и даже не в
авторах этих творений √ дело в том, что═
в их мраморе нашли свое воплощение два совершенно разных мира, две
абсолютно чуждых друг другу цивилизации. Я даже не уверен, что мрамор
запечатлел реальные черты полководцев, но он явил и являет нам через столетия
два абсолютно не схожих между собой человеческих типа.
Лицо Александра высечено резцом щедрым, с
чувственными губами и носом, ясными, широкими пропорциями лба, любознательным
разлетом бровей, какой-то непередаваемой впечатлительностью и открытостью того
человеческого типа, каким античная художественная мысль запечатлела древнего
грека в пору его наивысшего могущества.
Цезарь же, воплотивший римлянина и тоже в его
наивысшем развитии, напротив, высекался из мрамора истории ударами скупыми и
выверенными √ сухой лоб, узкие, решительные скулы, твердый, немного сгорбленный
нос, жесткие, сжатые губы, призванные повелевать.
Из этих, в общем-то, объективных скульптурных
свидетельств становятся понятными два совершенно разных характера двух великих
покорителей мира: первого влечет вперед чувство неизведанного, второго √
расчет; для первого война √ способ познания действительности, разновидность
исторического творчества, для другого √ она необходимость и подножие его
великой и единственной мечты: править.
Именно в силу этих черт необычайно восприимчивые и
чувственно одаренные древние греки стали родоначальниками современной культуры
практически во всех ее проявлениях; прагматичные же и волевые римляне великой
культуры не создали, зато заложили основы═
государственного строительства, ратного искусства и юриспруденции.
Причем же здесь реализм, а тем более, русский
реализм? √ спросите вы. Отвечаю √ речь идет о двух наследствах, о двух
культурных кодах, воспринятых соответственно христианским Востоком и
христианским Западом.
Россия унаследовала от Византии не только
благодатную православную веру, но и вместе с нею непрерывавшуюся
культурную традицию древних греков, в то время как папский Запад наследовал
Риму императоров, ╚римского права╩ и искусства ╚разделять и властвовать╩. И
только разграбив в начале 13-го века Константинополь, католический Запад
впервые(!) столкнулся с великой древнегреческой культурой, той самой, которую
Русь добровольно унаследовала тремя веками раньше. Разница между воспринятым с
любовью и награбленным, как вы понимаете, для культурного делания определяющая.
Достаточно вспомнить, что у истоков нашего
литургического творчества стоял один из величайших отцов Церкви и прямой
наследник античной культуры √ святитель Иоанн Златоуст, у истоков великой
русской иконописи √ Феофан Грек, у истоков богословской и книжной премудростей
√ как непосредственно бежавшие от турецкого ига многочисленные византийские
книжники, так и вся совокупность святоотеческого предания, которая заключала в
себе такие вершины средневековой духовной поэзии, как творения Ионна Дамаскина
и других продолжателей античной традиции┘
Этот достаточно продолжительный экскурс в историю
был проделан для того, чтобы стали более понятными следующие слова великого
русского мыслителя Ивана Ильина:
╚Русский народ принял христианство не от меча, не по расчету, не страхом
и не умственностью, а Чувством, добротою, совестью и сердечным созерцанием.
Когда русский человек верует, то он верует не волею и умом, а oгнем сердца...╩
Слово ╚Чувством╩ в этом своем высказывании философ особенно подчеркнул.
Давайте же и мы вспомним: что некогда больше всего поразило послов князя
Владимира═ в православном богослужении?
Красота, чувственно воспринятая бесхитростным русским сердцем красота церковных
═песнопений, облачения священников,
сияние риз и храмовых росписей √ вот что повергло в священный трепет русичей в
константинопольской Софии. ╚Не ведали, княже √ рассказывали они Владимиру по
возвращении √ на небе находились мы или на земле╩.
И даже не настолько важно, было ли это событие на самом деле или явилось
всего лишь художественным осмыслением принятия Русью христианства от греков,
важнее другое √ как уникально совпали национальные типы: у русских та же
природная впечатлительность, та же одаренность чувственным восприятием, та же
поразительная отзывчивость души к красоте, разлитой в природе! Случайно ли? √ В
мире, где есть Бог, нет места случаю┘
И именно об этом читаем дальше у Ильина: ╚┘при всем том, - пишет великий
наш философ - первое проявление русской любви и русской веры есть живое созерцание.
Созерцанию нас учило прежде всего наше равнинное пространство, наша
природа, с ее далями и облаками, с ее реками, лесами, грозами и метелями.
Отсюда наше неутолимое взирание, наша мечтательность, наша созерцающая
"лень" (Пушкин), за которой скрывается сила творческого воображения.
Русскому созерцанию давалась красота, пленявшая сердце, и эта красота вносилась
во все - от ткани и кружева до жилищных и крепостных строений <┘>
Русскому человеку присуща потребность увидеть любимое вживе и въяве, и потом
выразить увиденное - поступком, песней, рисунком или словом. Вот почему в
основе всей русской культуры лежит живая очевидность сердца, а русское искусство всегда было
- чувственным изображением нечувственно-узренных обстояний┘╩ (выделено
мной √ А. Ш.)
Вот поэтому-то, заключает Ильин: ╚Русская идея есть идея сердца. Идея
созерцающего сердца╩.
И если применить мысль философа к интересующей нас теме, то выходит, что
русский реализм есть не метод и даже не школа, а глубокое своеобразие
национального художественного вкуса. Только ╚увиденное вьяве и вживе╩,
только ╚чувственно изображенное╩ становится для нас предметом сердечного
созерцания и бесспорным фактом внутренней жизни. Русский человек, не
испорченный чужебесием искусствоведческих факультетов, при виде фиговины из
переплетающихся арматурин, устремленной в небо, только и сделает, что почешет
голову, да крякнет: ╚Итить твою мать!╩. Да и пойдет себе дальше по своим
надобностям. Но он же, выйдя на высокий обрывистый берег реки, замрет, не в
силах ни высказать, ни объяснить своего чувства перед открывшимся простором и
красотой родины. И если он встретит подобное в живописи или в поэзии, то долго
еще будет носить впечатление от них в благодарном сердце. Да, пожалуй, и не
расстанется с ним никогда.
*═══ *═══ *
Из всего этого можно сделать еще один вывод √ русский реализм религиозен по
самому существу своему! Причем в самом прямом смысле, ведь religio в переводе с латыни
обозначает не что иное, как ╚связь╩, ╚воссоединение╩. Воссоединение человека с
Богом.
И здесь очень важно признание одного из ведущих наших поэтов √ Владимира
Кострова. Однажды он обмолвился: ╚Господь говорит с русским человеком через
творение, через пейзаж╩. А ведь именно верность творению, его реалиям
(внешним и внутренним), великое и трепетное к нему отношение и являются
определяющими чертами русского реализма.
И именно в акте художественного, обостренно-чувственного восприятия
реалистического произведения, картины или песни русский человек ощущает не просто
свою слитность с миром, он ощущает себя собеседником Творца.
Потому что здесь, взятые в рамку, вырванные из текучести жизни, русскому
человеку открываются застывшие в камне или вечно несмолкающие в ропоте волн,
или несущиеся в вихрях метели великие глаголы Божьего творения, сама природа
воспринимается им как открытая Библия: в вечной смене времен года и всей той
неизъяснимой прелести русского земледельческого календаря, которую все мы,
живущие ныне в городах, надеюсь, еще помним.
И именно это чувство природы, красота ее и обостренное √ до
физически ощутимой боли, по признанию нашего величайшего реалиста Ивана Бунина,
√ переживание этой красоты, и являются религиозными по самой своей сути.
Вспомним слова об этой же, чувственно переживаемой красоте нашего
национального гения, вложенные им в уста одного из наиболее русских и
безудержных своих персонажей: ╚┘красота есть не только страшная, но и
таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы √ сердца людей╩. И
ведь это не один Митя Карамазов говорит, это весь сокровенный русский человек
у Достоевского о своем тысячелетнем говорит! И не об этом ли загадка
Достоевского √ не о нашем ли чувстве этой красоты, что спасет мир?..
Но реализм, как мы знаем, не есть только верность внешнему √ реалистически
воссозданные, выхваченные из потока жизни человеческие судьбы и характеры, сами
жизненные драмы, явленные в художественном слове, столь же не отделимы от
понятия русского реализма. И столь же религиозно переживаемы, потому что за
любой из этих драм, подлинно реалистических драм, чувствуется дыхание вечности
и какой-то неотмирной правды.
Я уже не говорю о том нравственном, этическом зерне христианства без
которого невозможна русская литература, и шире √ русский реализм вообще, потому
что в литературных героях, у которых изъято это зерно, мы не видим себя, мы не
находим в них того коллективного русского типа, который осознаем как единственно
верный, то есть соответствующий реальности. А осознаем мы это даже в тех
случаях, когда сами в той или иной мере отступили от него. Потому что такое
знание есть знание души, генная память, архетип √ назовите как угодно √ но это
то же непременное условие русского реализма.
Почему донской казак, наполовину турок, Григорий Мелехов стал нашим
национальным героем √ ведь на протяжении всего ╚Тихого Дона╩ более чем ощутим
этот казачий сепаратизм: ╚мы, мол, не русские, мы √ казаки╩? Да потому, что
русская душа его не поживы и не забвения, а правды ищет, потому что рыдает она
над зарубленными Гришкой матросиками, потому что крестьянские руки его на войне
по плугу истосковались, а грудь √ по хмельному духу свежей пашни┘
*════ *════ *
Русский реализм есть первое и, скорее всего, главное слово нашей
литературы своему народу и миру. Во временном своем развертывании он получал
множество наименований √ об этом уже говорилось. Тем не менее, и все мы это
ощущаем, он един √ от Пушкина и Гоголя до Распутина и Белова включительно. Но,
похоже, что ныне мы вступаем в осень русского реализма. По пронзительному
сравнению Валентина Курбатова, великие наши реалисты, как журавли, отлетают от
грешной земли, чтобы пополнить тот зачарованный журавлиный клин, что проплывает
над полями и перелесками Отечества нашего. Вот и Астафьев с Носовым потянулись
за ними.
═Однако терпкая, как налитые
рябиновые грозди, осенняя проза нашего времени, даст Бог, поможет всем нам, как
это бывает и в природе, пережить морозную зиму. Я хотел бы сказать несколько
слов о тех мастерах, что творят сегодня. В том числе, и о молодых, как
заморозками, тронутых ранней зрелостью.
В минувшее, казалось бы, самое бесплодное десятилетие √ в русской
реалистической прозе┘ вдруг явилось немало подлинно значительных писателей,
причем многие из них, вроде бы, и писать-то начали довольно давно, и многажды
публиковались, книги издавали √ и вдруг что-то щелкнуло в мировом механизме,
какой-то глубинный трагизм нашего обвального времени внес последний,
завершающий чекан в их творчество. И только крикливое безмолвие современной
русской жизни мешает нам в полной мере осознать удивительный факт их присутствия
в нашей литературе.
В первую очередь это касается орловского прозаика Ивана Рыжова, рамки выступления не позволяют останавливаться более
подробно на творчестве того или иного писателя, поэтому о прозе Рыжова скажу
только одно √ у Бунина в русской литературе до сего времени нашлись только два
законных наследника: это Юрий Казаков и Иван Рыжов┘
Однако то же внезапное и щедрое созревание реалистического слова явилось
и в мастерах ╚среднего возраста╩: вологжанах Александре Цыганове и Анатолии
Ехалове, ростовце Александре Можаеве,
добровольном сибиряке Михаиле Тарковском,
орловце Юрие Оноприенко. Как мы
можем убедиться, москвичи в этом списке отсутствуют √ и причина тому одна:
искусственный ландшафт (в том числе и психологический) русской реалистической
прозе прямо противопоказан, те же действительные писатели-реалисты,
которым Господь судил родиться в Москве, смогли состояться не иначе, как только
╚сбежав╩ из нее, примеры,═ покойного
Юрия Казакова и, слава Богу, ныне здравствующего Михаила Тарковского у всех
перед глазами.
Нельзя сегодня не сказать и о молодых прозаиках, чье реалистическое
дыхание во многом способно отогреть остывающее в предзимье пространство русской
прозы: это вологжанин Дмитрий Ермаков,
уроженка воронежских земель Лидия Сычева,
сибиряк Владимир Федоров, и самый
молодой среди них √ екатеринбуржец Константин
Круглов.
Скорее всего, нынешняя разорванность культурного
пространства России таит в себе еще не мало имен, но в том-то и горький
парадокс нашего времени, что если они не проявят себя сегодня, то реальных
надежд на то, что, мол, когда-нибудь потомки отыщут их бессмертные творения и
оценят, я думаю, нет. Хотя бы потому, что потомки эти завтра вообще могут уже
не уметь читать.
И именно поэтому, русский писатель-реалист сегодня, пожалуй, как никогда
раньше √ это прежде всего судьба. Это сознательный выбор, от которого зависит,
сможет ли его слово прорваться к современникам или останется втуне. И выбор
этот заключается в отказе от обеспеченной, ╚запасной╩ судьбы благополучного
чиновника или, например, программиста √ и в осознании себя именно и только писателем.
Только тогда можно надеяться, что подобный же выбор будет сделан и читателем:
что,═ столкнувшись с обжигающе-новым и в
то же время таким исконным русским словом, он, читатель, в свою очередь,
осознает себя единым═ народом, рожденным
жить и творить, а не толпой индивидов, вынужденных выживать. Говоря проще: если
мы не изменим культурную ситуацию, то она═
изменит нас, изменит вкрадчиво и незаметно, но настолько, что
только лишь поначалу будет казаться, что это ╚не совсем мы╩, а, в конце
концов,═ окажется, что это и совсем уже
√ не
мы┘
Такими мне видятся сегодня смыслопологающие основы
русского религиозного реализма, русского религиозного переживания окружающего
мира и сокровенного собеседования Творцу. И вне зависимости от того, сможем ли
мы в ближайшее время переломить ход событий или нет, одно я знаю точно √ нам, в
отличие от греков, бремя своей культуры и пламя своей веры передать уже некому!