Поэт о поэтах, <о времени и о себе>
Любезный читатель, осмелюсь предложить твоему вниманию замечательную высокодуховную книгу: Иосиф Бродский. Большая книга интервью. Второе, исправленное и дополненное издание. М. Издатель Захаров. 2000. 704 С. Тираж 15 000 экземпляров. Не в первый раз веду я речь о фолиантах, изданных И.В.Захаровым, однако этот том совершенно уникален. Составитель (Валентина Полухина, профессор русской литературы британского Килского университета) и издатель в кратком предисловии свидетельствуют: <Выбрать из 153 интервью самые интересные, самые содержательные, избежав повторений, оказалось весьма непросто Многие интервью печатаются в этой книге впервые, причем не только по-русски, но и вообще впервые в мире> (С. 5). В книгу включены шестьдесят наиболее значимых интервью поэта 1963-1995 гг., данные разным <совопросникам> из разных средств массовой информации в разных странах и на разных языках.
Сразу зафиксирую: издание завершается весьма глубокой, тонкой и содержательной статьей В.Полухиной <Портрет поэта в его интервью> и <Библиографией интервью Иосифа Бродского>. Составитель специально оговаривает, что в книгу не включена ни одна <беседа> Бродского с известным музыковедом Соломоном Волковым по той простой причине, что эти тексты тщательно редактировались, микшировались, переиначивались и т.д. (Соломон Волков. Разговоры с Иосифом Бродским. N.-Y, 1997; Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998). Книги чудесные, но в них затушевана живая неповторимая вербальная повадка поэта. В интервью, вошедших в рецензируемое издание иногда в <обратных> переводах, прекрасно ощутима живая, нервная, иногда сбивчивая речь Мастера-мыслителя.
Поэзию Бродского многие преданно любят, многие преданно ненавидят. Дело житейское: каждый человек имеет право на частное мнение по частной проблеме. Замечу, что когда я был молод, все подражали Есенину (самые <продвинутые> - Блоку), сегодня бесчисленные эпигоны Бродского заполонили поэтические разделы буквально всех <бумажных> и <сетевых> изданий. Это неоспоримое явление насчитывает уже с десяток годочков. Сам я, грешный, Бродского <обожаю> (прелестное словечко из лексикона барышень-<институток> Благородных девиц), осознанно и продуманно числю его величайшим метафизическим поэтом прошлого века. Почему метафизическим? Читайте - и <обрящете>.Я думаю так, ты, читатель, возможно, считаешь иначе (ради Бога). На мой вкус и взгляд, Бродский, медальным профилем <наплывший> (словечко Мандельштама) на мировую литературу, реформировал русскую поэзию. Как? А так: уподобим русскую классическую поэзию великолепной <лакированной карете> (первоначальное название романа Андрея Белого <Петербург>) с дивными лошадками, мягкими рессорами, венецианскими стеклами, шелковыми обоями, меховыми <полостями>. Красиво до обморока, величаво, шедевр словесного искусства. Поэзия Бродского - некий <Ягуар> или <Мерседес> с иным дизайном, выверенным в аэродинамической трубе ураганного двадцатого века, с иными мощностями и скоростями. И <Ягуар>, и <Мерседес> с их <обводами>, моторами, <подвесками>, кожаными сидениями - неоспоримые шедевры. Как говаривали в старой России: кто любит попадью, а кто - попову дочку
Иосиф Александрович старше меня на восемь лет: поэт пользовался высоким покровительством Анны Андреевны Ахматовой, а я - одиннадцатиклассник - присутствовал лишь на ее отпевании в Никольском соборе. В юные годы я видал его мельком много раз. Могу сказать с горькой печалью, что с годами я стал другом его друзей (<иных уж нет>). Жизнь странна и печальна. 30 января 1971 года мы хоронили великого <гуманитария> академика В.М.Жирмунского - теоретика литературы, стиховеда, лингвиста, непосредственного участника литературного процесса <Серебряного века, <пестователя> нескольких поколений питерских филологов. Я был тогда весьма близок семье своего учителя. Ваш покорный слуга нес гроб <в ногах>, слева был Бродский, справа - выдающийся теоретик и практик русского стихотворного перевода профессор Е.Г.Эткинд. В накатанном процессе похорон покурили пару раз с <культовым> уже тогда <рыжим>. Разговор состоялся пустяковый, но я его запомнил. Иосиф Александрович пророчески заметил, что после кончины В.М.Жирмунского не выйдут в свет ни том Джона Донна в серии <Литературные памятники> (основным переводчиком должен был быть Бродский: сбылось буква в букву - книга так и не была издана), ни наша с А.В.Лавровым статья с приложениями <Стиховедческое наследие Андрея Белого> в журнале <Советское языкознание> (академик был его главным редактором и всячески споспешествовал опубликованию данного <опуса>). Статью (имя Андрея Белого, а тем паче его неопубликованные тексты, были тогда практически запретными) опубликовал лет десять спустя легендарный Ю.М.Лотман в одной из легендарных тартуских <Семиотик> (<Труды по знаковым системам>). В начале девяностых годов Иосиф Александрович хотел дописать пару страничек к моей рецензии на первое издание книги К.М.Азадовского <Небесная арка> (переписка М.И.Цветаевой с Р.М.Рильке). Не сложилось по причине, о которой я умолчу. Вот и все. Не густо, но занятно.
Читатель, вероятно, я утомил тебя столь затянувшейся преамбулой. Прости великодушно. О чем свидетельствует Бродский в своих интервью? Обо всем. О трагедийности жизни и смерти, о вере и неверии, о неизбывной <тоске по мировой культуре>, о поэзии и поэтах (прежде всего об А.Ахматовой, М.Цветаевой, О.Мандельштаме, А.Пушкине, Е.Баратынском, П.Вяземском, У.Одене, Д.Уолкотте), о войне и мире, о судьбах государств и цивилизаций, о мировом литературном процессе, о писателе и тирании, о тебе и обо мне. Поражает вселенская философская умудренность и просветленность поэта, его великодушие, милосердие, некий дзенский юмор, невероятная культурность и духовная опрятность.
Мысль поэта (простите за пошлость сравнения) не стрелой, ракетой пронизывает сверхбытийные слои эфирного <вещества>, именуемого ныне <ноосферой>. Приведу лучшее из известных мне определений того служения, которому Бродский посвятил жизнь: <Поэзия не развлечение и даже не форма искусства, но скорее наша видовая цель. Если то, что отличает нас от остального животного царства - речь, то поэзия - высшая форма речи, наше, так сказать, генетическое отличие от зверей. Отказываясь от нее, мы обрекаем себя на низшие формы общения, будь то политика, торговля и тому подобное Это колоссальный ускоритель сознания, и для пишущего, и для читающего. Вы обнаруживаете связи и зависимости, о существовании которых и не подозревали: данные в языке, в речи. Это уникальный инструмент познания> (С. 663; июль 1995 г.; интервью <Московским новостям>; подлинные слова , не перевод).
Магистральная тема практически всех интервью Бродского - Россия, ее тяжкое прошлое, непредсказуемое грядущее, фатальные болезни и сверхъестественная способность к исцелению-воскрешению, ее литература: одномоментно - кривое зеркало и путеводительный прожектор. Многочисленные недоброжелатели поэта упрекают его в пресловутой <русофобии>. Не удержусь, напомню <зоилам> фразу Бродского из интервью польскому журналу : <Бояться, опасаться за Россию не нужно. Не нужно бояться ни за страну, ни за ее культуру. При таком языке, при таком наследии, при таком количестве людей неизбежно, что она породит и великую культуру, и великую поэзию, и, я думаю, сносную политическую систему, в конце концов> (С.629; июль 1993 г.). Поверим гордым словам провидца.
Изредка Бродский в своих высказываниях несколько монотонен, впрочем, повторы высвечивают новые грани смысла. Эта книга - лучшая из тех, что я прочел за последнее десятилетие.
Василий Пригодич.
28 августа 2001 г.
